Лолита Пий - Город Сумрак

Город болен… Сид всегда подозревал какую-то гадость вроде этого. Слишком многое на это указывало, прямо-таки кричало неоновыми буквами, но, к его великому изумлению, большинство абонентов смотрели и словно не видели — и шли своей дорогой. И хотя все эти годы, блуждая по сумеречным бульварам, он думал только про рассвет и про океан из далекого начала своей жизни, считая их безвозвратно потерянными, утраченными, как детские мечты, — теперь, когда у него перед глазами стояло чудо чистоты моря, слепящее благословение света, — мысли возвращались к Городу: к грязным квартирам буферных кварталов, к почерневшим каркасам реки Железки, которые громоздились все выше и выше, рискуя скрыть берега, а потом и набережные; он думал о бесконечных вариациях звездных лиц, налепленных на безликие физиономии подростков, о всепобеждающей глупости, бьющей по мозгам со всех рекламных экранов на всех углах, и о том, что никто, никто не встанет и не потребует, чтобы это прекратилось. Он думал о композициях из несчастных детей, украшающих гостиные. Думал о зонах, о великой пустыне окраин, где умирают изгоями абоненты, стоящие не больше и не меньше других. Он думал, что, так или иначе, их изгойство задумано и принято. А потом он сказал себе, что виновники этого мало что выиграли. У них, как и у всех остальных, отобрали рассвет и, возможно, даже способность опознать его, кинув взамен самую нелепую, самую смехотворную подачку.

Комфорт.

Он подошел к самому краю. Хотел посмотреть, как, вызывая головокружение, катятся кипящие, неутомимые волны. Солнце на просторе пекло. Солнце гладило его изнуренное тело. В животе было пусто. За три дня он спал два часа. У его ног сверкал крошечный Херитедж, как будто съежившийся под напором лучей. Отсюда, с гребня утеса, поселок выглядел таким, каким он был в действительности — осиротелым, возникшим при свете софитов, как раньше промышленные города вырастали при угольных шахтах. Отсюда он казался тихим. Сид оставил Анну в панотеле «Ориджин», а сам ушел погулять. И забрался сюда, наверх, поразмыслить о придуманном им кретинском расследовании и о недостижимости поставленной цели.

Ради этого он оставил Блу Смит. Ради этого он отказался от слабой надежды на счастье. Блу умнее его, она всегда знала, что у них нет ни малейшего шанса. Она всегда знала, что в их союзе есть перекос. Он был ее заветной мечтой, а она… просто девушкой, которую он любил.

Она знала, что рано или поздно должна отпустить его — бежать дальше.

Бежать ради чего?

Гнаться за истиной?.. Искать собственное детство, которое, как он думал, вернет ему океан? Жуть, с какой безграничной самонадеянностью он искал истину о мире, думая, что мир понятный — это мир правильный. В оправдание можно сказать, что он не знал, во что ввязался. В ночь с 18-го на 19-е в безразмерной пустыне окраин он стал свидетелем кошмара. Встреча с кошмаром требовала ответов.

В оправдание можно сказать, что у него в активе и так имелось несколько закрытых дел.

Больной Город, дело закрыто — так закрывают дело об убийстве, совершенное неустановленным лицом или группой лиц.

Сид думал о зле. О том, что такое зло. Отклик, реакция. Насилие — сначала испытанное на собственной шкуре, потом по неведению свершенное. Передача зла — преступление.

Он думал об первом насилии и спрашивал себя, кто мог его совершить. Спросил себя, не виновен ли он в попустительстве. Понял, что не все можно понять.

Книга не объяснила ему ни смерть Глюка, ни теракты. Не открыла имен преступников. Спросить можно было только у океана. Он так и сделал. У них была длинная история — у Сида с океаном. Детская история. Когда Сид был маленьким, он думал, что океан принадлежит отцу. Он думал, что вещи принадлежат человеку в силу любви, которую он к ним испытывает. Отец брал его в море. Сид подумал про фразу, которую сказала ему Кэри, там что-то было про вечность. Про вечность, которая на самом деле море вместе с солнцем. Не совсем так. Вечность — это когда с ними человек. Он понял это благодаря отцу.

Теперь отца рядом не было.

И это зло ничем нельзя было исправить.

Он понял границы личного правосудия.

Он перестал воспринимать тишину и четкость стихий. Он просто присутствовал. Он как будто растворялся в них. Одиночество навалилось отупением. Одиночество. Четкое пространство, солнце, заполнившее глаза, беспрестанный гомон волн, с которым он свыкся как с новой формой тишины.

Он вытащил пистолет и выпустил три пули в божий свет. Выстрелил, не очень понимая зачем. Выстрелил в тишину. В неполную вечность.

Показалось, что уши, оглушенные выстрелами, стали подводить. Потом понял, что нет. Плоский выступ утеса вернул ему эхо собственной пальбы. Но вместо пистолетных выстрелов с четкими промежутками слышалась очередь. Потом другая, донесшаяся с еще большего расстояния. Потом еще одна, потом еще, настолько далекие, что их заглушал ветер.

Часовые.

Часовые от нечего делать баловались с автоматами. Это напомнило ему Нарковойну. Это напомнило ему, что надо кое-кому позвонить.

Глюк побывал здесь перед смертью.

Неустановленное лицо или группа лиц.

Хотелось их услышать. Хотелось услышать их оправдания.

Он позвонил из апартаментов Анны Вольман. В приоткрытое витражное окно порывы горячего ветра доносили рев волн вперемешку с выкриками бунта.

Совсем рядом стучал об стену плохо прикрытый ставень. Сида лихорадило, ломило все кости. Две водки со льдом — от простуды. Венс снял трубку после первого же звонка. Сид сказал ему, что хочет встретиться.

— Я думал, вас нет, — сказал Венс.

— А меня и нет, не сомневайтесь.

— Чем могу быть полезен? — отозвался Венс.

— Скажу при встрече.

— Тогда жду.

Сид сказал, что будет через несколько часов. Он уже собирался отключиться, потом передумал и попросил Венса ничего не говорить Мире. Он не хочет ее видеть. Не хочет причинять лишнюю боль.

— Вам нечего опасаться, — сказал Венс. И отключился первым.

Сид налил себе еще и набрал номер Службы установления личности и местоположения. Он подошел к окну и отодвинул бьющийся на ветру тюль.

Он увидел, как проклевываются черные насекомые — целая стая вертолетов ползла с моря. Тяжелые залпы усилились, и Сид понял, что теперь уже силы Охраны побережья воюют не только со скукой и тишиной.

Надо было сваливать отсюда, и быстро. Ответила женщина. Сид выдал ей свой старый номер удостоверения по Криминальной службе. Запросил локализацию трейсера Блу Смит, проживающей на Форд-авеню, Вторая секция — Юг. Женщина попросила подождать, пока Гиперцентрал перетасует всех Смитов Субтекса. Пока он записывал номер, женщина сказала ему, что сигнал слежения не отвечает и что определить местонахождение данной Смит невозможно. Сид сказал «ладно» и повесил трубку. Набрал номер. Соединилось не сразу. Включился автоответчик. Хриплый голос Блу Смит, холодный и неторопливый, звучал как обвинение. Ветер доносил до ушей свист перестрелки. Он ждал стоя. Его очередь говорить — слова умерли. Он пытался оживить их глотком водки. Закашлялся в трубку. Сказал, что просто хочет знать, жива ли она. Больше ничего не сказал.