Том Клэнси - Красный шторм поднимается

– А если он обманет тебя?

– В этом случае мне конец, Ваня, и тебе тоже. Прости меня, я никогда не думал, что такое возможно. Последние недели я очень гордился тобой. – Он встал и обнял сына. – Иди и положись на меня.

После ухода сына, Сергетов поднял трубку телефона и набрал номер председателя КГБ. Косова не было на месте, и министр нефтяной промышленности попросил передать ему, что данные по добыче нефти в странах Персидского залива готовы.

Этот условный сигнал означал, что Сергетов просит о срочной встрече. Они встретились вскоре после захода солнца. Около полуночи Иван Михайлович уже находился в самолете, летевшем обратно в Германию.

– Председатель КГБ Косов восхищен тем, как ловко вы сумели избавиться от предателя. Он просил передать, что смерть его, даже случайная, вызвала бы подозрения, но теперь осведомитель КГБ находится в окружении и выполняет свой долг, поэтому все в порядке.

– Когда увидите этого подонка в следующий раз, передайте мою благодарность, – проворчал Алексеев.

– Вашего друга расстреляли тридцать шесть часов назад, – продолжил Сергетов.

Генерал выпрямился и посмотрел на майора пристальным взглядом.

– Что вы сказали?

– Бывший главнокомандующий Западным фронтом расстрелян вместе с маршалами Шавыриным, Рожковым и четырьмя другими военачальниками.

– И этот мерзавец Косов осмеливается поздравлять меня…

– Он сказал, что был бессилен что-либо предпринять для их спасения, и выражает глубокое соболезнование.

Подумать только, соболезнование от председателя Комитета государственной безопасности, пронеслось в голове Алексеева. Ну ничего, товарищ Косов, мы еще встретимся…

– Значит, скоро наступит и моя очередь.

– Вы правильно поступили, товарищ генерал, что посоветовали обсудить план будущих военных операций с моим отцом. По мнению его и Косова, как только такое предложение поступит в Ставку, вы будете немедленно арестованы. Политбюро по-прежнему считает, что победа возможна. Стоит им потерять веру в победный исход войны, может произойти что угодно.

Алексеев точно знал, что значит выражение «что угодно».

– Продолжайте.

– Ваша идея усилить обстрелянными военнослужащими прибывающие дивизии третьей категории вызвала интерес, это всем понятно. Сейчас каждый день через Москву проходит несколько таких дивизий. – Сергетов помолчал, чтобы генерал смог сам сделать вывод.

Алексеев вздрогнул.

– Ваня, но ведь ты говоришь о государственной измене.

– Товарищ генерал, мы говорим о спасении Родины…

– Не надо смешивать спасение собственной шкуры со спасением всей страны! Ты солдат, Иван Михайлович, как и я. Наши жизни – разменные пешки…

– В руках партийного руководства? – презрительно усмехнулся майор. – Слишком поздно вы начинаете проявлять уважение к партии.

– Я надеялся, что ваш отец сумеет убедить Политбюро в необходимости выбрать более умеренный путь решения проблемы. Мне и в голову не приходило поднимать мятеж.

– Время умеренности осталось в прошлом, – ответил Сергетов. Казалось, он внезапно повзрослел и говорит подобно политическому деятелю. – Мой отец выступал против войны вместе с несколькими другими членами Политбюро, но безуспешно. Стоит вам предложить решение конфликта дипломатическими средствами, вас арестуют и расстреляют – во-первых, из-за того, что вы не сумели выполнить поставленную перед вами задачу, и, во-вторых, за то, что осмелились предлагать политическую линию партийной иерархии. Кто вас заменит и каким будет результат? Мой отец опасается, что Политбюро может склониться к использованию ядерного оружия на поле боя. – Да, отец был прав, подумал Сергетов, несмотря на все недовольство партийными решениями, Алексеев служил государству слишком долго и слишком преданно, чтобы рассматривать понятие государственной измены с реалистических позиций.

– Произошло предательство идей партии и революции, товарищ генерал. Если мы не возьмем спасение страны в свои руки, погибнет и то и другое. Мой отец говорит, что вы должны решить, кому вы служите и во имя чего.

– А если мое решение окажется не таким, как вы ожидаете от меня?

– Тогда меня убьют, убьют и моего отца, и многих других. А в конечном итоге и вы не избежите расстрела.

Он прав. Он прав по каждому из этих вопросов. Партийная верхушка предала революцию, предала саму идею партии…, но…

– Вы пытаетесь манипулировать мной, как ребенком! Ваш отец предупреждал вас, что я откажусь принять участие в этом, если не буду убежденным в идейной… – генерал запнулся, подыскивая подходящее слово, – в идейной правоте подобных действий.

– Мой отец говорил, что за много лет вас отучили самостоятельно мыслить, как этого и требует коммунистическая наука от людей. Вам говорили на протяжении всей жизни, что армия служит партии, что вы являетесь защитником государства. Он просил напомнить вам, что вы – член партии, что пришло время сделать партию проводником народных идей.

– А-а, так вот почему он вступил в заговор с председателем КГБ!

– Может быть, вы предпочитаете очистить революционные принципы, полагаясь на поддержку православных бородатых священников или евреев-диссидентов из ГУЛАГа? Нам нужно бороться за справедливость, прибегая к тому оружию, которое у нас есть. – У Сергетова кружилась голова из-за того, что он говорил таким тоном с генералом, отдававшим ему приказы под огнем противника, но он понимал, что отец прав. Дважды за последние пятьдесят лет партия подчиняла армию своей воле, уничтожая лучших офицеров. Несмотря на свою гордость и силу, сконцентрированную у них в руках, генералы Советской Армии были склонны к мятежу и непокорности ничуть не больше комнатной собачки. Но стоит Алексееву приять решение, сказал отец… – Родина взывает о спасении, товарищ генерал.

– Не смейте говорить мне о Родине! – «Партия – душа народа», вспомнил Алексеев лозунг, который повторяли тысячи раз.

– Тогда кто убил детей из Пскова?

– Это дело рук КГБ!

– Значит, вы обвиняете в преступлении меч, а не руку, сжимающую его? Если это так, то кто вы сами?

– Непросто совершить государственный переворот, Иван Михайлович, – заколебался Алексеев.

– Товарищ генерал, неужели ваш долг заключается в том, чтобы выполнять приказы, которые ведут к гибели нашей страны? Мы не собираемся уничтожать государство, наоборот, стремимся укрепить его, – негромко произнес Сергетов.

– Скорее всего мы потерпим неудачу, – заметил Алексеев, испытывая от этих слов какое-то мрачное удовлетворение. Он сел за стол. – Но если суждено умереть, уж лучше я умру как мужчина и солдат, а не как собака. – Он начал составлять план, направленный, на то, что они одержат верх, а он не умрет, пока не добьется успеха по крайней мере в одном деле.