Дэвид Пис - 1977. Кошмар Чапелтауна

– Тут что-то не сходится. Если здесь и есть какое-то сходство, то оно заключается в том, что жертвы сопротивлялись, боролись, и это еще больше его возбуждало.

– Возбуждало? – переспрашивает Эллис.

– Да. Он явно насиловал и до этого. И, вероятно, после.

– Так зачем же ему было ее убивать?

У меня на это только один ответ:

– Просто так.

Радкин вытирает пиво с губ.

– А как насчет местоположения обуви и плаща?

– Похоже.

– Как это? – спрашивает Фрэнки.

Эллис уже готов встрять, но Радкин не дает ему открыть рот:

– Похоже.

Фрэнки улыбается и смотрит на часы:

– Ну, нам пора.

– Не обижайся, дружище, – говорит Радкин, похлопывая его по спине.

– Да я не обижаюсь.

Мы допиваем и грузимся в машину.

Времени почти три, я пьян, к тому же устал как сволочь.

Мы собираемся отвезти Фрэнки обратно в участок, попрощаться и ехать домой.

Задремывая, я думаю о Дженис.

Эллис рассказывает Фрэнки о Кенни Д.

– Тупая, бля, обезьяна, – смеется он.

У меня перед глазами раскинутые ноги Кенни, дешевые трусы и съежившийся хрен, в его глазах – мольба.

Радкин распространяется о том, что мы будем держать его под арестом, пока не найдем Бартона.

Я представляю Кенни в его клетке, употевшего и обосравшегося от страха.

Все смеются. Мы въезжаем на автостоянку.

Начальник уголовного розыска Хилл уже поджидает нас.

– Можно вас на минуту? – говорит он инспектору Радкину.

– В чем дело?

– Не здесь.

Мы с Эллисом остаемся стоять у стола, а Альф Хилл уводит Радкина на второй этаж.

Мы ждем, Фрэнки крутится вокруг, болтая о пресловутом соперничестве между Ланкаширом и Йоркширом.

– Фрейзер, сюда, живо! – орет Радкин с лестничной площадки.

Я поднимаюсь по ступенькам, в животе – пусто.

Эллис дернулся было за мной.

– Жди здесь, – отрезал я.

Радкин и Хилл в Отделе расследования убийств ланкаширской полиции.

Одни.

Хилл кладет телефонную трубку.

– Достань эту чертову папку! – кричит Радкин.

Я вытаскиваю из ящика протокол.

– Дознание на месте?

– Ага, – говорю я.

– Какая там стоит группа крови?

– Третья, – говорю я по памяти, листая документы.

– Проверь.

Я проверяю и киваю.

– Прочитай мне, что там написано.

Я читаю:

– Определение группы крови по анализу спермы из влагалища и заднего прохода потерпевшей: третья группа.

– Дай-ка сюда.

Я передаю ему протокол.

Радкин пялится на листок, держа его на ладонях.

– Твою мать.

– Вот черт, – вторит Хилл.

Радкин просматривает листок на свет, переворачивает обратной стороной и передает начальнику уголовного розыска Хиллу.

Радкин набирает номер.

Хилл ждет, закусив нижнюю губу.

– Третья, – говорит Радкин в трубку.

Долгое молчание.

В конце концов Радкин повторяет:

– Девять процентов населения.

Снова пауза.

– Хорошо, – говорит Радкин и передает трубку Альфу Хиллу.

Хилл слушает, затем говорит:

– Так и сделаю, – и кладет трубку.

Я стою.

Они сидят.

Минуты две никто ничего не говорит.

Радкин поднимает на меня глаза и качает головой, словно хочет сказать: «Этого, бля, просто не может быть».

– В чем дело? – спрашиваю я.

– Фарли снял анализ спермы с плаща Мари Уоттс.

– И?

– Третья группа крови.

Девять процентов населения.

Времени где-то около восьми или девяти вечера, еще не стемнело.

От писанины у меня болят глаза, плечи и пальцы.

Звонки в Лидс не прекращаются.

Отделение паники.

Радкин все время посматривает на меня, как бы говоря: «Ни хрена себе», и я клянусь – иногда в этом взгляде сквозит обвинение.

Мы продолжаем выписывать, переписывать, проверять, перепроверять, как кучка червяков-монахов, корпящих над священными книгами.

А я, я все думаю: «Неужели Радкин этого не знал? Какого лешего они тогда тут с Крейвеном делали?»

Эллис сидит и строчит, совершенно обалдев, крутя головой, как герой фильма «Экзорцист» [14]во время ритуала изгнания дьявола.

Я делаю наброски места преступления, обозначаю ботинки и плащ. Я поднимаю глаза и говорю:

– Я пойду еще раз туда схожу.

– Сейчас? – спрашивает Эллис.

– Мы что-то упустили.

– Мы что, собираемся тут на ночь оставаться? – спрашивает Радкин.

Все смотрят на часы и пожимают плечами.

Радкин снимает трубку.

– Я организую вам ночлег, – говорит Фрэнки.

– Только, смотри, найди что-нибудь поприличнее – говорит Радкин, прикрывая трубку рукой.

Вверх по Черч-стрит, уже почти совсем стемнело, поезд, изгибаясь, отползает от вокзала.

Желтые огни, мертвые лица за стеклом.

Я ищу пропавших, пытаюсь найти четверг двухлетней давности.

Четверг, двадцатое ноября 1975 года.

С утра зарядил дождь, из-за чего Клер весь день просидела в пабе у подножия холма. Паб «Святая Мария», как и ночлежка.

Слева – многоэтажная стоянка и Френчвуд-стрит.

Я перехожу улицу.

За моей спиной тормозит машина, затем объезжает меня.

На углу – бомж, он спит на постели из жестяных банок и газет.

От него воняет.

Я закуриваю и смотрю на него сверху вниз.

Он открывает глаза и вскакивает с тротуара.

– Пожалуйста, не ешьте мои пальцы, возьмите лучше мои зубы. Возьмите, мне самому они уже не нужны. Но мне нужна соль, нет ли у вас соли, ну хоть щепоточки?

Я прохожу мимо него и поворачиваю на Френчвуд-стрит.

– СОЛЬ! – вопит он мне вслед. – Чтобы мясо не испортилось!

Черт.

Улица погрузилась в темноту.

Предположительно смерть наступила между одиннадцатью вечера и часом ночи. Примерно в это время ее вышвырнули из паба.

После дождя на улице было еще темнее, чем сейчас. Потом поднялся ветер.

Кирпичи у гаража почти вывалились, они влажные и не высыхают даже в мае.

И тут я снова чувствую это. Я жду.

Я открываю дверь.

Оно там, смеется:

А тебя так сюда и тянет?

У меня в руке фонарик, я включаю его.

Она задирает юбку и спускает коричневые колготки, из которых вываливаются ее дряблые ляжки.

Я осматриваю помещение, на меня словно что-то давит.

Я не смогу

Снаружи из машины доносится музыка, громкая, быстрая, плотная.

Она улыбается, пытается надрочитъ мне, чтобы у меня встало.

Музыка прерывается.

Сейчас встанет.

Тишина.

Я разворачиваю ее, стягиваю блестящие черные трусы в белых полосках, я увеличиваюсь в размерах, вот, уже лучше, она начинает насаживаться на мой член.

Здесь есть крысы.

Но я не этого хочу, я хочу в задницу, но она протягивает руку и направляет меня в свою огромную растопыренную мохнатку.

Огромные крысы у меня под ногами.

Я вхожу в нее и выхожу, она опускается на колени…

Обратно наружу, меня рвет, пальцы в стену, в крови.