Дерек Картун - Явочная квартира

Документ вместо подписи имел порядковый номер. Дочитав до конца, директор поднял глаза на Виссака:

— Будапешт вызывает сомнение?

— Можно запросить более подробные сведения.

— Они на это не пойдут.

— Кто "они"? — уточнил Виссак.

— Президент, премьер-министр… Лашом учинит публичный скандал, призовет на помощь приятелей-журналистов, те раскроют "заговор" — его, мол, хотят дискредитировать, чтобы убрать из правительства. Ему же хочется в премьер-министры, а такой агрессивный блеф как раз в его стиле. Начнет кричать, будто нити заговора ведут в Вашингтон: таким образом американцы якобы норовят очистить французское правительство от российских приспешников.

Изображая геополитику в столь мрачном свете, директор просто наслаждался и твердо верил при этом, что американцы действуют именно так и весьма эффективно.

— Нет, дорогой Виссак, вопрос тут простой. Верим ли мы — вы и я — в то, что Котов говорит правду? Если верим — то что нам следует предпринять?

— Может быть, вам следует самому пойти к министру обороны? Как бы мера предосторожности.

— Пожалуй.

Уклончивость всегда помогала директору, если требовалось поддержать собственный авторитет.

— Ну и что же нам делать, черт возьми?

Директор ДГСЕ знал, что отвечать не следует. Министр обороны имел обыкновение задать вопрос, выдержать паузу и затем предложить собственный ответ. Как-то на одной из встреч некий чиновник имел глупость ответить министру — благо ответ был совершенно очевиден. "Кто интересуется вашим мнением?" — рявкнул министр. "Я думал…" — робко возразил недотепа. "А вы не думайте, — Это вас может утомить". Министр тут же сам ответил на свой вопрос, и все присутствовавшие дружно, как один, закивали.

Эта привычка министра обороны и другие ей подобные, сильно усложняли жизнь приближенных, но, в общем, он всех устраивал, поскольку был хотя и нетерпим, но, когда надо, снисходителен. Те, кто полагал, будто разбирается в такого рода делах, прочили его в президенты республики, а менее доброжелательные, по слухам, утверждали, будто он и сам уже мнит себя таковым, дожидаясь только подходящего момента, чтобы завоевать благосклонность электората.

Сейчас же этот человек вопрошал, что же, черт возьми, им делать. Помолчал, не собеседнику, а самому себе предоставляя время обдумать ответ. И сказал, наконец:

— С политической точки зрения невозможно предпринять что-либо против этого предателя, не имея на руках доказательств, которые принял бы суд.

Враги министра утверждали, что он мыслит и говорит языком первых страниц газет и что все его выступления адресованы определенного типа избирателю, который поймет, скажем, что стоит за словом "предатель".

— Мало надежды, что нам удастся добыть такие доказательства, — рискнул возразить директор, — Вот если бы Антуан Лашом согласился подвергнуться допросу — так на его месте поступил бы любой порядочный человек, — наши люди могли бы выудить у него все, как на исповеди. Другого пути я не вижу.

— Виноват Лашом или нет, от допроса он откажется. Что касается исповеди — вы говорите чушь, вы просто этого человека не знаете.

— Пожалуй, вы правы, господин министр.

Министр впал в долгую задумчивость, после чего произнес:

— Необходимо добыть доказательства такого рода, чтобы он шума не поднимал. Может, я и ошибаюсь, в таком случае поправьте меня — но я полагаю, что долг наших спецслужб в подобных случаях — предоставлять нужные данные.

— Мы над этим и работаем, — сказал директор ДГСЕ, — Дело непростое. Лондонский перебежчик не сообщает сведений, которые привели бы именно к Лашому и только к нему, исключая всех остальных. Его имя назвали мы сами, а не русские.

— Для страны важнее устранить риск, связанный с наличием предателя в кабинете министров, чем всякие там деликатности, безупречные доказательства и прочее. Надеюсь, в вашем ведомстве это понимают.

— Да, господин министр.

— Если бы Наполеон под Аустерлицем дожидался, пока последний из его драгун вылечится от простуды, он бы проиграл эту битву, а заодно и всю Европу.

Подобные исторические параллели, столь любимые министром обороны, были отлично известны его коллегам. Большинство изречений относилось к Наполеону, которым министр безгранично восхищался. Теперь он добавил:

— Достаньте все, что сумеете. Если в деле появится что-то новое, сообщите мне. Не хочу вдаваться в детали, ваши методы меня не касаются. Ясно?

— Вполне, господин министр. Но есть одна проблема.

— Какая?

— Как только перебежчик будет переправлен во Францию, он поступит в распоряжение контрразведки.

— Сообщите Жоржу Вавру мой взгляд на это дело.

— Обязательно. Однако следует иметь в виду, что в ДСТ [2] ДСТ - контрразведка, секретная служба, аналогичная британской Ми-5 и американскому ФБР и сам Вавр подчиняются как раз Антуану Лашому.

— Не такой я дурак, чтобы об этом забыть.

Министр помолчал и снова задал один из своих риторических вопросов:

— Ну и как нам поступить, чтобы обойти этот неприятный факт?

Директор поймал на себе испытующий взгляд министра, но отвечать не стал.

— Продублируем исследования, проводимые ДСТ, верно? — Верно, господин министр.

— И действовать будем с величайшей осторожностью. Полная секретность, не так ли?

— Да, разумеется, господин министр.

— Отлично. Дайте знать через секретаря, когда снова захотите со мной встретиться.

После ухода директора министр подумал немного, потом снял телефонную трубку и позвонил премьер-министру. В делах такого рода, если все обернется к худшему, ни к чему давать кому-нибудь повод думать, будто он что-то знал, но скрывал. Пусть потом премьер не делает вид, словно слыхом не слыхал о предательстве Лашома, пусть не изображает оскорбленную невинность, отмежевываясь от скандала. Пусть-ка поучаствует в нем с самого начала. Просто на случай дурного развития событий. Потому что в политике заранее ничего нельзя сказать. Министр припомнил мудрое изречение собственной жены:

— Никогда не забывай, — сказала она, — что этот коротышка родом из Оверни.

Другими словами, нельзя скидывать со счетов присущую крестьянам с гор цепкость и хитрость.

И еще. Политическая жизнь Франции, всегда взбаламученная и неопределенная, сейчас вступила в ещё более бурную фазу. Рейтинги предрекали партии премьер-министра поражение на предстоящих выборах и отмечали заметный взлет партии, возглавляемой Антуаном Лашомом. Если коалиция выживет, то, возможно, именно Лашом станет её лидером и, соответственно, премьер-министром. Правда, пресса уже предсказывала, что при таком раскладе усложнятся отношения Франции с Соединенными Штатами. "Какова будет реакция Вашингтона, если новое правительство возглавит Лашом? — вопрошала газета "Фигаро", — Перспектива весьма нежелательная, прямо-таки неприемлемая для вашингтонских "ястребов", для которых обновляемый СССР представляется ещё более опасным, чем умирающая страна эпохи Брежнева. Антуан Лашом более всех политиков западного альянса ратует за Россию Горбачева — новую Россию. "Ястребам" это не по вкусу…"