Деон Мейер - Телохранитель

— Десяти тысяч хватит?

Полицейские, охранявшие вход в блок интенсивной терапии, были незнакомыми. Два юнца, сущие молокососы. Должно быть, вчерашние болваны отдыхают после смены, но и эти юнцы выглядели не лучше. Они сидели и глазели на меня; их пистолеты лежали в кобурах и стояли на предохранителях. Я подошел к ним почти вплотную. Только тогда один из них встал.

— Вход запрещен! — От недосыпа у него были красные глаза.

— Моя фамилия есть в списке.

— Кто вы?

— Леммер.

Он вынул из нагрудного кармана мятый лист бумаги и разгладил его.

— Мартин Фитцрой?

Черт бы побрал этого Патуди!

— Да.

— Подождите.

Вязаные шлемы убрали бы таких охранничков секунды за четыре.

Я ждал. В четверть восьмого из палаты Эммы вышла доктор Элинор Тальярд. Вид у нее был усталый. Интересно, подумал я, когда она последний раз спала. Она сказала, что наблюдаются «положительные признаки».

— Она до сих пор в коме, но лучше реагирует на внешние раздражители. Сейчас ее состояние по шкале Глазго оценивается в восемь баллов.

— Насколько это улучшает ее шансы?

— Задайте мне тот же вопрос вечером, после того как мы сделаем компьютерную томографию.

— Так ей лучше или хуже?

— Леммер, к чему гадать?

— А все-таки…

— Ну, скажем, больше пятидесяти процентов.

— Вчера было тридцать четыре. Прогресс!

— Да. Только давайте не будем радоваться раньше времени. Нам еще предстоит много работы. Кстати, вы можете помочь.

— В самом деле?

— Леммер, ей нужны положительные эмоции. Ваш голос — единственный знакомый голос для нее. Я хочу, чтобы вы поговорили с ней.

— Чтобы я поговорил с ней?

— Да. — Элинор вздохнула и терпеливо продолжала: — Посидите рядом с ней на стуле и поговорите с ней.

— Сколько времени?

— Как можно дольше. Хоть целый день.

— Целый день!

— Конечно, когда захотите, можете отлучиться, чтобы поесть и попить, но, чем больше времени вы проведете за разговором с ней, тем лучше.

— Что мне говорить?

— Что хотите. Только не очень громко. Лишь бы она вас слышала. Главное — говорите.

Жизнь — несправедливая штука.

Элинор видела, что я рвусь в бой, но толком ничего не понимала.

— Вперед, Леммер. Потом она даже не вспомнит, что́ вы ей говорили. Можете почитать ей вслух. Или расскажите сказку, или перескажите содержание фильма, который вы видели. Все, что угодно. Вы нужны ей.

С бритой головой Эмма Леру выглядела особенно безжизненной и хрупкой, бледной и заброшенной. Голова и грудь у нее были в бинтах, к ней были присоединены трубки капельниц. Вся палата была утыкана мониторами и какой-то аппаратурой непонятного назначения. Мониторы тихо гудели. Левая рука Эммы лежала поверх простыни. Мне захотелось ее погладить.

Я присел к ней на кровать. Смотреть на нее было страшно. Я покосился на стеклянную перегородку. За ней стояла Элинор Тальярд и наблюдала за мной. Она кивнула мне. Я кивнул в ответ. Потом посмотрел на Эмму.

— Извини, — произнес я, но так тихо, что она никак не смогла бы меня расслышать. Я откашлялся. — Эмма… Извини!

Ответом мне было только тихое гудение приборов.

Что мне ей сказать?

— Я… то есть врач говорит, что ты в состоянии меня слышать.

Целый день? Невозможно! Откуда я возьму книгу? Или журнал? Наверное, надо раздобыть какой-нибудь женский журнал.

— Говорят, сегодня тебе уже получше. Говорят, ты, скорее всего, поправишься. Ты должна держаться, vasbyt…

Держаться… Какое глупое слово! Как можно сказать человеку в коме «держись»? Я идиот.

— Эмма, они сказали, что я должен поговорить с тобой, потому что мой голос тебе знаком.

Скажи ей все, что тебе нужно сказать!

— Эмма, это я во всем виноват. Я должен был тебе верить. Я был не прав. Мне так жаль… Я считал себя самым умным. Думал, что знаю людей, думал, что знаю тебя. Я ошибался.

Она молча лежала на кровати.

— Я все исправлю. Обещаю, я все исправлю!

Как? Как мне все исправить?!

— Пока не знаю как, но исправлю.

Потом я выпрямился и замолчал.

Я поднял глаза на стеклянную перегородку. Доктор Тальярд ушла. Мы с Эммой остались одни. Я видел, как медленно поднимается и опускается ее грудь, как она дышит.

Я медленно и осторожно собрался с мыслями и сказал:

— Мне нельзя прекращать говорить. Знаешь, не очень-то я силен в таких делах. Дело в том, что я не знаю, что еще тебе сказать. Мне не дали времени подумать. Надеюсь, ты понимаешь. Сейчас схожу, куплю какой-нибудь журнал. Интересно, что ты читаешь? В наши дни их выходит столько… Утром опять шел дождь. Не гроза, как позавчера, довольно мелкий дождик. Я только что был на улице. Впервые с тех пор, как мы… Сейчас не так жарко.

Можно ли мне выйти и купить журнал?

— Доктор Элинор Тальярд, кажется, отличный специалист. Ей около пятидесяти. Ее муж тоже врач, работает здесь. Его зовут Кос. Интересная они парочка. Он ниже ее на целую голову. Но они вроде бы неплохо ладят.

Говори что-нибудь!

— Я попрошу Жанетт вернуть тебе деньги.

Не говори о травме.

Что любят женщины?

— Помнишь, когда мы были у Волхутера, я сказал, что я — строитель? Конечно, я пытался схитрить, но, в общем, не совсем соврал. Сейчас я сам перестраиваю свой дом. В Локстоне.

Говорить стало легче. Я правильно выбрал тему.

— Дом старый. Никто толком не знает, когда его построили. По-моему, лет девяносто или даже все сто назад. Это последний дом слева, если ехать по направлению к городской плотине. Предыдущим владельцем был один мусульманин. Он год или два проработал в городке электриком. Местные назвали дом штабом Аль-Каиды. Ну, понимаешь, в шутку. Но много работы у него там не было, и он уехал. Может, без своих одноплеменников чувствовал себя неуютно. Теперь мой дом называют домом Леммера. Тоже вроде как насмешка, потому что это мой первый дом. Раньше у меня была квартира в Си-Пойнте. А еще раньше я жил только на съемных квартирах, потому что, когда я охранял министра, мы полгода проводили в Претории, а полгода в Кейптауне.

В общем, сейчас я переделываю свой дом. Он достался мне в неплохом состоянии. Несколько трещин в стенах и сад запущен, потому что к тому времени, как я въехал, мусульманина там не было уже два года. Но планировка очень необычная. В Локстоне во всех домах кухня и ванная расположены рядом, с задней стороны. Если хочешь принять ванну, надо выйти из спальни, пройти по коридору — и попадаешь в ванную из кухни. А душей тогда вообще не строили. Не знаю почему, ведь в Кару очень мало воды. Но в прежние времена строили только ванные.

Перед тем как я решил сломать стенку между ванной и кухней, я превратил в ванную одну из меньших спален. Работка была та еще — пришлось передвигать все трубы и покупать всю сантехнику. На это ушел почти год, ведь мне еще приходилось время от времени выполнять задания Жанетт. По-моему, сейчас новая ванная выглядит совсем неплохо. На пол я положил кафель, встроил большой душ, а унитаз поставил за перегородкой, которую возвел сам.