Деон Мейер - Телохранитель

Я почувствовал удар сзади. Несильный. Просто толчок. И тогда я увидел их в зеркало — все четверо ехали в «фольксвагене-гольф». Они орали и непристойно жестикулировали. Я вышел. Эмма, мне не нужно было выходить. Надо было продолжать ехать.

Они тоже вышли.

— Мы к тебе обращаемся, придурок!

— Ты кем себя вообразил?

— Паучара волосатый!

Самый здоровый сидел за рулем «гольфа». Винсент Майкл Келли. Винс. Двадцать четыре года, клерк-стажер в крупной аудиторской компании КПМГ. Рост метр девяносто, вес девяносто пять килограммов. Все эти подробности я узнал только на суде.

Я осмотрел задний бампер моей машины. Повреждений не было.

— Эй, он к тебе обращается!

Четверка окружила меня. Винс подошел вплотную.

— Ты что, глухой, немчура? — Он пихнул меня в грудь. Теперь у него в глазах не было страха — только бравада.

Адвокат что-то говорил о действии стероидов, но нам ничего не удалось доказать. По-моему, они напали на меня только потому, что их было четверо, потому что они были молодые и сильные. Я был ниже и тщедушнее их. Создал, так сказать, ложное впечатление. А еще… Наверное, в тренажерном зале Винс временно перерождался. И ему нравилось ощущать себя сверхчеловеком, он стремился продлить это чувство.

Он снова толкнул меня, и тогда я его ударил. Несильно, я только хотел привести его в чувство. Но не привел. Тогда вмешались остальные. Я старался, Эмма! Какая-то часть меня знала, заранее знала, что́ будет, если я дам себе волю. Я старался сдерживаться. Но мы такие, какие есть. Вот что я четко понял в тот вечер. И не важно, что там утверждает наука. Как бы ни старались тюремные психологи, нас не изменишь.

Вот почему я переехал в Локстон, Эмма. Вот почему отправился искать свое племя. Я больше не могу себе позволить попадать в подобные ситуации. Я обязан избегать неприятностей, не попадать в них. Если бы я снова оказался на той улице, а они снова подошли ко мне, я бы поступил точно так же, оказался бы там же, в другом мире.

Если бы на меня напал только один парень, ничего бы не случилось. Даже тогда. Но, если на тебя нападают двое, трое, четверо, ты как будто переходишь на другой уровень, получаешь право на другой ответ. Отключаются все тормоза. Конечно, тогда свою роль сыграли и досада, и огорчение, и тринадцать лет вынужденного подавления своих инстинктов.

Я дал себе волю.

Тот здоровяк, Винсент, он…

Хотя она не слышала, хотя ничего потом не вспомнит, я осторожно подбирал слова.

— Он умер, — сказал я. — Меня признали виновным в убийстве. С отягчающими обстоятельствами. И дали шесть лет. Я отсидел четыре.

Я долго сидел у ее кровати и молчал. Десять, а может, и двадцать минут.

Я прекрасно помнил то, о чем не сказал вслух.

Я помнил, как Винс упал и ударился головой о дверцу «гольфа». В свой удар я вложил всю силу и злость. Я ударил его три, четыре, пять раз. Он плашмя упал назад, ударившись затылком. Я до сих пор слышу тот звук — громкий, звонкий удар.

Четыре дня он пролежал в коме. Повреждение головного мозга. Кемп очень неодобрительно употреблял такие слова, как «теменная кость» и «эпидуральное кровоизлияние». А потом Винс умер.

И еще было другое, о чем я не рассказывал ни адвокату Кемпу, ни судье, вообще никому.

Как это было сладко.

В те секунды, в те минуты, когда я дал себе волю, когда мог пустить в ход руки и ноги, мог причинять боль, разбивать носы, крушить — я жил по-настоящему. Когда я вырубил Винса, а остальных молотил до тех пор, пока они не взмолились о пощаде, все в моем мире было совершенно правильно. Я остался один против всех, я чувствовал себя цельной личностью, и все шло хорошо и правильно. Ужасно. Это чувство опьяняет. Одурманивает.

Но… как мне было сладко!

В начале первого в палату вошла доктор Элинор Тальярд; вид у нее был отдохнувший и очень профессиональный.

— У меня здесь есть дела, а сейчас время обеда. Кос ждет вас в ресторане. Мэгги оставила вам записку. Она в вашей комнате. Возвращайтесь к двум.

— Хорошо, Элинор.

— Вы неплохо поработали.

Неужели?

Ресторан был полон.

— Воскресенье, — объяснил доктор Кос Тальярд. — День посещений. Родственники навещают больных. — Склонившись над тарелкой безвкусного куриного шницеля под сырным соусом, он рассказал, что они прожили в Нелспрёйте уже шестнадцать лет — сначала работали в центральной больнице, потом в клинике системы Саусмед. — И за все эти годы к нам ни разу не попадала пациентка, которая упала с поезда из-за пулевого ранения.

Я молча посмотрел на него и продолжал жевать.

— Что случилось? — спросил он.

— Кто-то сильно рассердился на нас.

— Но за что? За что можно так сердиться?

— Не знаю.

Он недоверчиво покачал головой.

— Я говорю правду, — сказал я.

— Обычно люди реагируют не так, — заметил доктор Кос.

— Знаю.

Он ведь хотел выяснить, кто на нас напал и почему.

В номере я увидел еще одно красиво отпечатанное послание от Мэгги Т. Падаячи. И ключи от машины.

«Уважаемый мистер Леммер!

Из фирмы проката вам пригнали серебристую „Ауди-А4“. Она припаркована у ворот. Кроме того, звонила г-жа Жанетт Лау и просила перезвонить ей на сотовый, когда вам будет удобно.

С наилучшими пожеланиями,

Мэгги Т. Падаячи,

менеджер по работе с клиентами».

Я позвонил Жанетт.

— Спасибо за машину!

— На здоровье. Говорят, ей уже лучше.

— Да, они так говорят.

— А ты? Как ты себя сегодня чувствуешь?

— Нормально.

— Леммер, на ближайшие рейсы мест нет. Вся страна сорвалась с места и куда-то летит на Новый год. Мы сможем прилететь только завтра.

— «Мы»?

— Я беру с собой Фиктера и Миннара.

— Вот как!

Обычно она сама никуда не ездит. Она услышала удивленные нотки в моем голосе.

— Ты ведь знаешь, каково в Кейптауне сейчас, в период отпусков. Полно иногородних и иностранцев. А я уже давно не была в Лоувельде.

— Когда вы прилетаете?

— Будем к обеду. Я привезу тебе рождественский подарок. Надеюсь, это то, что ты хотел.

— Спасибо!

— Вот самое меньшее, что я могу сделать.

Я подумал: странно она выражается.

— Ее состояние достаточно стабильно, и сегодня мы сможем сделать ей компьютерную томографию, — заявила Элинор Тальярд, когда я к двум часам вернулся в блок интенсивной терапии. — Ваша смена заканчивается в четыре.

Я сел. Эмма, накрытая простыней, была такой же бледной и бесплотной.

— Здравствуй, Эмма.

Ей поменяли капельницу. Над кроватью висел пухлый пакет с каким-то прозрачным раствором.

— Я ходил обедать. Здешние куриные шницели — совсем не то, чем нас кормили в «Мололобе». Потом я позвонил Жанетт Лау. Завтра она привезет сюда двоих телохранителей. Эмма, они присмотрят за тобой. До тех пор, пока я не покончу с делами.