Титания Харди - Лабиринт розы

Алекс, не сводя с Саймона встревоженного взгляда и все еще под впечатлением от его слов, снял телефонную трубку:

— Джилл, это Алекс Стаффорд. Меня Джейн вызывает в Хэрфилд или я нужен вам в Бромптоне? — Дожидаясь ответа, он взглянул на приятеля брата. — Ну да, мы теперь точно знаем, что кто-то пытался читать его сообщения… Ага, проблема у вас? Подъеду, как только смогу. — Он повесил трубку. — Наверное, стоит этим заняться вплотную, Саймон. Я не собираюсь все пускать на самотек, мне тоже интересно, почему Кэлвин любопытствует по поводу поступков Уилла. У меня такое ощущение, что он был не до конца с нами откровенен. Если Люси не ошибается насчет его повышенного интереса к ключу, который он хочет подвергнуть какой-то проверке, то с тем же успехом он может подобрать пароль и выведать реквизиты банковского счета, при условии что Шан предоставит ему в своей квартире полную свободу. Есть ли у тебя время, чтобы проверить сведения о Ди?

Люси очень внимательно слушала их разговор, но ее внимание все более привлекала открытка на кофейном столике, ранее выпавшая из пергаментного свитка. Девушка только сейчас заметила, что с открытки на нее смотрит чье-то лицо.

— У меня есть время, — откликнулась она. — Позвольте мне немного поработать головой, Алекс. Хоть я и на больничном, но тем не менее выздоравливаю, а не умственно деградирую. Исследования, между прочим, тоже моя работа.

Алекс, ощущая все возрастающее стремление узнать Люси получше, улыбнулся ей:

— Отлично. Но теперь, боюсь, мне придется отвезти вас домой. Простите, что прерываю наш разговор. Саймон, я позвоню тебе денька через два, а сейчас мне пора. К нам с Ормонд-стрит везут десятилетнего пациента.

— Давай я отвезу Люси домой, а ты поезжай по своим делам. Вы не против, Люси?

Она метнула беспокойный взгляд на открытку и лишь потом учтиво ответила:

— Разумеется, нет. Спасибо.

Алекс подошел к ней, нагнулся и нежно сжал ее руку.

— Вам я тоже позвоню завтра или послезавтра.

Он проследил за ее взглядом: Люси, как зачарованная, глядела на открытку, на которой было изображено прекрасное женское лицо. Уже направляясь к двери, Алекс пояснил:

— Гвидо Рени, [57] Рени Гвидо (1575–1642) — итальянский живописец эпохи барокко. портрет Беатриче Ченчи. Это Уилл прислал из Рима. Он много перечитывал Шелли. [58] Шелли Перси Биши (1792–1822) — английский поэт-романтик.

Названное Алексом имя всплыло из ее недавнего, такого яркого сна, и Люси с удвоенным вниманием воззрилась на открытку. Доктор Стаффорд, наказав гостям захлопнуть за собой дверь, распрощался и ушел.

Промолчав все двадцать минут, пока она вела машину, Шан выплеснула свой гнев, изо всех сил хлопнув парадной дверью.

— И угораздило тебя встрять с этим ключом! Я видеть его не могу! — в порыве раздражения накинулась она на Кэлвина. — Иногда мне и впрямь кажется, что это из-за него мы с Уиллом расстались.

— Да, наверное, из-за него.

Она изумленно взглянула на него.

— Что ты хочешь этим сказать?

Кэлвин вдруг замялся:

— А ты что хочешь сказать?

— А то, что он так с ним носился, что иногда попросту меня не замечал. Этот ключ превратился у него в наваждение.

— Шан, я вовсе не шучу насчет… — Кэлвин на мгновение прикрыл глаза и едва слышно произнес: — Проклятия. Мама совершенно ясно дала мне понять, что ключ передается в нашей семье только по женской линии. Его никак нельзя было вручать Уиллу. Она считает, это не к добру.

— И ты всерьез в это веришь? Будто бы Уилл погиб из-за какого-то проклятия?

Шан так долго общалась с семейством, чуждым всяческих предрассудков, что ни на минуту не допускала подобной возможности.

— Верю, — стоял на своем Кэлвин. — Я серьезен, как никогда. И сама авария какая-то странная. Внезапный туман. Река. Ты сказала, он был заправским байкером, а умер от аневризмы сосудов головного мозга. В моем представлении все это похоже на старую рану: она неожиданно открывается, и человеку конец. Такое бывает, когда ты уже однажды перенес травму головы, а потом некая случайность растравляет ее — и бомба замедленного действия неожиданно взрывается. — Серовато-голубые глаза Кэлвина смотрели на Шан почти враждебно. — Такого вообще не должно было произойти. Поэтому я решительно беру на себя смелость утверждать, что возможная причина вашей размолвки — этот ключ.

Шан не находила слов для ответа. Ее снедали злость, разочарование и крайнее недоверие ко всему сказанному. Аргументы Кэлвина ничуть не поколебали ее мнения. Уилл был очень спортивным и крепким. За свою жизнь он больше десятка раз падал с мотоцикла и здорово ушибался. Насчет тромба она не сомневалась: не проклятие было ему причиной, но Шан больше встревожило то, что этот неожиданно ополчившийся на нее приятель искренне в него верит. Она вгляделась в лицо Кэлвина. Шан и раньше знала, что он верующий, но ей и в голову не могло прийти, что он способен пренебречь здравым смыслом. По ее мнению, именно строгие религиозные убеждения не позволяли ему поселиться у нее, хотя порой Кэлвин и оставался у Шан на ночь. А теперь он утверждает, будто ее развел с Уиллом злой рок, заключенный в бездушной побрякушке? Что за нелепость!

Кэлвин некоторое время изучал свои ногти, словно не решаясь продолжать, но потом все же сказал:

— Нельзя было отдавать его той девушке, Люси. Это опасно. И точно до добра не доведет. Ключом должны владеть люди, которые умеют с ним обращаться. Лучше бы я отвез его маме.

Он не стал больше ничего объяснять и ушел, хлопнув дверью.

Рождественское убранство палаты ничуть не поднимало Люси настроения. Последние несколько недель стали для нее настоящим адом, и она в страхе ждала биопсии. Сама по себе эта процедура не была такой уж болезненной, но ощущение неминуемого дискомфорта усугублялось тяжким унынием, овладевшим ею вследствие начавшихся головных болей и появившихся вместе с ними ночных кошмаров. С чувством, что для нее настает новая жизнь и можно хоть немного заглянуть в будущее, приходилось пока распроститься.

Но понять причину недомоганий было сложно. Первоначально посттрансплантационный период проходил гладко, налицо было быстрое улучшение. Помимо легкой дрожи в руках, резких приступов голода и странного ощущения, что иногда ее разум ей не принадлежит, медикаменты не оказывали никаких неприятных побочных эффектов. Физическое и психологическое здоровье Люси превышало все ожидания.

Затем, в начале ноября, она простудилась, из-за чего Алекс и Кортни Денем едва не сбились с ног. Люси понимала, насколько опасны инфекции, поэтому скрупулезно соблюдала гигиену, диету и режим. Она подхватила обычный насморк, но температура поднялась до нежелательных отметок, и, несмотря на уверения Амаля, что Алекс вовсе не проявил никакой беспечности, тот клял себя за речную прогулку и поездку в Мортлейк — даже за то, что Люси могла каким-либо образом контактировать с кошачьим корытцем в его квартире. Не в силах вообразить иных причин, так неожиданно прервавших триумфальное выздоровление Люси и пустивших ее здоровье под откос, Алекс теперь пестовал ее не хуже матери, дрожащей над своим первенцем. Он держал себя в высшей степени профессионально и ни разу не выказал ей своих опасений, но все его действия лишний раз убеждали Люси, что Алекс вновь превратился для нее в лечащего врача и их романтические поездки остались в прошлом. Длительные совещания с мистером Аззизом, мистером Денемом и недавно прикрепленным к Бромптону врачом-консультантом свидетельствовали о том, насколько сильно Алекс обеспокоен ее состоянием. Он подолгу пропадал в лаборатории, сам обрабатывал анализы, несколько раз пересматривал ее медикаментозный курс и постоянно раздражался.