Калеб Карр - Ангел тьмы

— Не о матерях, — отозвалась мисс Говард. — Об их детях.

— По всей видимости, — продолжил Маркус, — за те восемь месяцев, что сестра Хантер провела в «Родильном доме», она присутствовала при необыкновенно высоком числе детских смертей… главным образом новорожденных, несколько недель от роду.

— Смертей? — вырвалось у доктора — тихо, но словно бы в изумленном разочаровании. Будто ему дали клочок информации, никак не укладывающийся в уже сложившуюся мозаику идеи. — Смертей… — повторил он, на мгновение переводя взгляд себе под ноги. — Но… как?

— Точно затрудняюсь ответить, — сказал Маркус. — Полицейские отчеты оказались не слишком подробны. Чего не скажешь о самих сестрах. Они утверждают, что дети… там было четыре случая, по которым они едины во мнении, и несколько более спорных… в общем, сразу после родов все дети были совершенно здоровы, но вскоре у них обнаруживались проблемы с дыханием.

— Необъяснимые затруднения, — вставил Люциус, — в итоге прогрессировавшие в цианоз.

— Чё? — буркнул я.

— Характерное посинение губ, кожных покровов и ногтевого ложа, — пояснил Люциус. — Каковое вызывается нехваткой гемоглобина в тонких сосудах, что, в свою очередь, указывает на удушье. — И он вновь посмотрел на доктора. — Два-три предварительных приступа и следом — финальный, когда младенец умирал. Но вот в чем зацепка: всякий раз, когда ребенок действительно умирал, сестра Хантер либо с телом на руках со всех ног неслась к врачу, либо оставалась с ним одна в ординаторской.

Доктор Крайцлер по-прежнему не отрывал глаз от паркета под ногами:

— И врачи в больнице даже не попытались связать между собой эти события?

— Ну вам же известно, как обстоят дела в таких учреждениях, — сказала мисс Говард. — Порой матери немедленно покидают больничные стены, бросая своих детей. С учетом этого уровень смертности среди младенцев всегда высок и не вызывает вопросов властей. Доктор Маркоу обратился в полицию лишь потому, что на это его внимание обратили сестры — не то чтобы сам по себе он был дурной человек, просто…

— Просто, когда при такой нехватке коек и персонала у тебя на руках оказывается мертвый младенец, — произнес мистер Мур, — проще отправить его на кладбище для бедняков и заняться делами.

— На деле же, — продолжил Маркус, — врачи всякий раз считали усилия сестры Хантер в спасении синюшных детей вполне… героическими, что ли. Им казалось, что она самоотверженно сражалась за детские жизни.

— Понимаю… — Доктор встал, подошел к полотну напротив и заглянул в глаза одному из застывших гребцов генерала Вашингтона. — И что же тогда заставило сестер заподозрить в ее действиях нечто предосудительное?

— Ну, — отозвался Маркус, — они сравнили похожие случаи и решили, что слишком много между ними совпадений…

— А сестру Хантер в больнице не особенно любили? — спросил доктор.

Маркус кивнул:

— В том-то и беда — судя по всему, она была крайне надменной и ревнивой особой, мало того — особой довольно злопамятной, если кто-то ей перечил.

Доктор вслед за детектив-сержантом тоже кивнул.

— Если верить прочим сестрам, во всяком случае. Боюсь, Маркус, эти утверждения должно принимать с некоторой долей скепсиса: медицинская профессия порождает мелкие распри и соперничество во всех своих областях.

— Значит, вы не склонны верить рассказам других сестер? — поинтересовалась мисс Говард.

— Не то чтобы не склонен, — ответил доктор. — Не вполне. Просто все это не… — Он энергично тряхнул головой. — Ладно… Продолжайте.

Маркус пожал плечами:

— Как уже заметила Сара, другие сестры помчались докладывать доктору Маркоу, тот обратился в полицию, и сестру Хантер вызвали на допрос. Она истово отстаивала свою невиновность — иными словами, была так возмущена, что практически немедленно уволилась. И дело не в том, что эти преступления — если это действительно преступления — можно было бы доказать. В каждом случае налицо был только внезапный дыхательный паралич у ребенка. А по утверждению сестры Хантер, она лишь делала все от нее зависящее, чтобы продлить жизнь младенцам. Маркоу был склонен поверить ее словам, но… в общем, его сильно заботило финансирование. Нельзя было допускать даже намека на скандал.

— Верно, Маркус, — сказал доктор Крайцлер. И предупреждающе воздел палец. — Однако вам следует помнить, что факты вполне могут толковаться так, чтобы подкрепить утверждения сестры Хантер.

— И доктор Маркоу, как я уже сказал, видимо, с ними согласился. Он не пожелал выяснять обстоятельства дела после ухода сестры Хантер, так что полиции тоже ничего не оставалось. Хантер вернулась домой свободной.

— А у нас, кстати, есть представление, — выдохнул доктор, — о том, где именно этот дом?

— Есть… точнее, где он был, — отозвался Люциус. — Это есть в полицейском отчете. Э-э… — Он забрал одну из страниц у брата. — № 39 по Бетьюн-стрит. Гринвич-Виллидж.

— У реки, — вставил я.

— Нам следует проверить, — сказал доктор, — хотя скорее всего она переехала. — Он вновь опустился на банкетку и с искренним и, по-видимому, горьким ужасом окинул взглядом всю вереницу ранних американских портретов. — Смертей… — повторил он, все еще не отойдя от услышанного. — Исчезновений — это я еще мог предположить, но — смертей…

Мисс Говард опустилась рядом с ним:

— Да. Не очень стыкуется между собой, так?

— Это просто за гранью, Сара, — отозвался доктор, обреченно разводя руками. — Это… положительно парадокс. — Вслед за этими его словами в зале воцарилось безмолвие, нарушаемое лишь отголосками веселья, учиненного детьми этажом ниже; спустя пару мгновений доктор все же очнулся: — Ну-с, детектив-сержанты? Зачем же, обнаружив все это, вы призвали всех нас сюда?

— Чтобы во всем разобраться, это место подходит не хуже прочих, — ответил Люциус. — До сих пор у нас не было возможности тщательно изучить район или пройти по следам этой Хантер. А поскольку сегодня воскресенье, мы можем не так много…

Доктор пожал плечами.

— Справедливо, — произнес он, поднимаясь на ноги. — С таким же успехом можно понять, что нам предлагает механический метод. Сеньора Линарес говорила, что девочка любила бывать в скульптурной галерее, не так ли?

— Совершенно верно, сэр, — подтвердил Люциус. — Первый этаж, северное крыло.

— Что ж, — и доктор жестом показал в сторону лестницы, — приступим. Детектив-сержант? Не оказали бы вы такую любезность…

— Заметки для нашей доски, — подхватил Люциус, доставая блокнотик. — Разумеется, доктор.

Мы спустились в то место, которое здешние гиды обычно называют «скульптурной галереей», хотя здесь, как объяснил мне доктор в один из наших первых визитов, большинство фигур — всего лишь гипсовые копии огромных статуй из других галерей и музеев мира. Их выставили в Нью-Йорке специально для тех, кому навряд ли когда посчастливится пересечь океан и увидеть оригиналы. Поэтому большинство их отличалось одинаковой белизной, а то, как они были свалены вместе, больше напоминало склад. Солнечный свет, проникавший в зал сквозь большие прямоугольные окна, отражался от потолка и лепнины, также ослепительно белых, и красного мрамора, коим был вымощен пол. Деревянные панели стен, напротив, были темны, и в сочетании с арками дверей зал производил впечатление какого-то величия. Что же до самих скульптур, они — равно как и прочая ерунда, занимавшая южное крыло, — на меня особого впечатления не производили, и я сомневался, что оригиналы смотрелись бы иначе. Греческие и римские боги, богини, чудовища и короли (или куски оных, неважно); странные твари и пустоглазые вавилоняне; кроме того — обнаженные фигуры, чаши и вазы со всех уголков света… Представить себе не могу, что тут могло увлечь четырнадцатимесячную девочку. Но самым главным, пока я прислушивался к разговору остальных, казалось мне другое: что же все это могло означать для Элспет Хантер?