Гордон Рис - Мыши

Когда Роджер наконец ушел, я прижалась к входной двери и медленно осела на пол. Эти три часа выжали из меня все соки. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой измотанной.

Мои глаза воспалились, зрение было нечетким, и казалось, будто правый глаз видит лучше, чем левый. Спагетти «болоньезе» просились наружу, и каждый раз, когда я ощущала их привкус во рту, подкатывала тошнота. Было такое ощущение, будто весь ужас прошлой ночи растворился в этом вкусе мясного фарша с томатным соусом. В животе тревожно урчало. Голова кружилась. Я долго сидела в холле, обхватив голову руками, уставившись на ковер, надеясь на то, что, если я не буду двигаться, тошнота пройдет и меня не вырвет.

И тут я вспомнила про кровавый отпечаток. Необходимо было избавиться от него до прихода миссис Харрис.

Я заставила себя подняться и поплелась на кухню, потерла пятно каким-то влажным кухонным полотенцем. Задача оказалась не из легких: кровь въелась в трещины краски, и скрести пришлось долго. В руках совсем не осталось сил, и от малейших усилий начинало тошнить. На лбу выступил холодный пот, и рот наполнился горькой слюной, что было верным признаком скорой рвоты. Когда я увидела следы крови на кухонном полотенце, это было последней каплей.

Я успела добежать до ванной.

Я лежала на диване в гостиной, но от перевозбуждения не могла заснуть. Я ворочалась в каком-то полузабытьи, мои путаные мысли, навеянные паранойей и чувством вины, носились по замкнутому кругу с головокружительной скоростью.

Мы не захоронили грабителя как следует; его правая рука так и торчала из земли. Если не рука, так нога, ступня без ботинка, в рваном зеленом носке. Я должна была выйти и укрыть его, я должна была выйти и закопать его поглубже, иначе миссис Харрис увидит его, подъезжая к дому… А может, мы и вовсе не убили грабителя, каким-то образом ему удалось прийти в себя, и он выбрался из своей временной могилы. Как монстр из фильма ужасов — грязный, изрубленный, — он звонил мне со своего мобильника, ковыляя к коттеджу, звонил, чтобы мучить меня, дразнить, пугать…

Я с криком подскочила на диване, когда зазвонил телефон. Я в ужасе смотрела на него, а он все надрывался, и мне было страшно снять трубку. Но, по мере того как в голове прояснялось, нелепое предположение, что звонить мог грабитель, сменилось догадкой о том, что это полиция. Одному богу известно, сколько звонков я пропустила, прежде чем схватила трубку.

Это была мама.

Она вела разговор очень осторожно. Видимо, перестраховывалась на случай, если нас прослушивают, так что я последовала ее примеру.

— Надеюсь, ты весело проводишь свой день рождения? — радостно спросила она.

— Да, замечательно, мам, — ответила я без оттенка иронии в голосе. — Роджер подарил мне красивое издание «Ребекки».

— Здорово! Как прошли занятия?

— Отлично, мы разбирались в причинах Первой мировой войны. Это ведь конек Роджера, тебе бы стоило его послушать, он просто дока в этом вопросе. Ему и впрямь следовало бы написать книгу.

Еще минут пять мы болтали ни о чем, но к концу разговора мама убедилась в том, что со мной все в порядке и полиция не приходила… пока.

Она сказала, что постарается приехать домой пораньше.

Вскоре меня опять затошнило, но в желудке уже ничего не осталось. Я поднялась наверх, умылась холодной водой, почистила зубы и прополоскала рот мятным раствором, чтобы избавиться от кислого послевкусия. Желание уснуть становилось непреодолимым; сон звал меня, как сирена, как дудочка Пида Пайпера [3] Герой поэмы Роберта Браунинга. Согласно древнему германскому преданию, избавил город Хемлин от крыс, увлекая их за собой мелодией, которую наигрывал на дудке. — Примеч. пер. , и я бы точно отправилась в постель (наплевав на все последствия), если бы не услышала, как к дому подъезжает миссис Харрис.

С миссис Харрис было намного проще, чем с Роджером. Ее совершенно не заинтересовал мой день рождения; увидев открытку и подарок Роджера, она ограничилась холодным комментарием, что если бы она дарила подарки каждому своему ученику, то давно бы разорилась. В отличие от Роджера, миссис Харрис не проявляла любопытства к тому, что творилось вокруг нее, и даже убери я из столовой весь сервант, она бы, наверное, не заметила. К тому же она никогда не просила чаю, предпочитая пить черный кофе из маленького термоса, который всегда приносила с собой.

Унылый ход наших занятий был прерван лишь однажды и ненадолго, но эта пауза обернулась шоком для нас обеих.

— Я только что взяла себе новую ученицу, она живет по соседству с вами, — заметила она, — девочка примерно твоего возраста. Ее отец фермер — его поля, должно быть, граничат с вашим участком. Ее зовут Джейд. Джейд, ты только представь!

Я промолчала, украдкой взглянув на часы, чтобы посмотреть, сколько осталось до конца урока.

— Она тоже так называемая жертва травли, — продолжала миссис Харрис, стряхивая с кончиков пальцев крошки печенья. — Другими словами, она предпочитает сидеть дома, вместо того чтобы подвергать себя неудобству обучения в школе.

Мне уже доводилось слышать подобные реплики, и я всегда пропускала их мимо ушей; мне было хорошо известно, как относится миссис Харрис к мышам. Но на этот раз, неожиданно для самой себя, я ей ответила.

— Как вы смеете? — прошипела я, бессознательно комкая лист бумаги, на котором только что писала.

Миссис Харрис уставилась на меня, совершенно сбитая с толку, как если бы ее послушная комнатная собачонка вдруг прокусила ей палец до самой кости. Я чувствовала, как передергивается мое лицо, искаженное злостью.

— Как вы смеете? — крикнула я, в упор глядя на нее. — Я восемь месяцев страдала от рук этих негодяек! Меня избивали каждый день. Меня подожгли! Я могла погибнуть! Что значит так называемая жертва?

Ярость нарастала во мне с каждой секундой, так что даже слова не поспевали за ней. Я так долго сдерживалась, и вот наконец шлюзы открылись, и меня прорвало. Только вот трудно было обуздать словесный поток, и он вылился в бессвязную речь.

Реакция миссис Харрис поразила меня. Я ожидала, что она вспыхнет от возмущения, выдаст в ответ нечто унизительное и оскорбительное, что тут же заставит меня расплакаться. Но вместо этого она прижала палец к губам, словно и сама не поверила, что могла ляпнуть такое.

— Извини, Шелли. Я… я так виновата перед тобой! — Ее веснушчатая рука робко и неуклюже потянулась ко мне через стол, прежде чем она вернула ее на колени. — Я не хотела преуменьшить то горе, которое ты пережила. Это было глупо и бестактно с моей стороны. Я просто забыла, с кем я говорю, честное слово.

Я постепенно успокоилась, и мы продолжили урок, но обе были расстроены тем, что произошло, поэтому испытали огромное облегчение, когда стрелка часов подошла к половине пятого. На пороге миссис Харрис снова извинилась и пожелала мне счастливого дня рождения.