Майкл Крайтон - Экстренный случай

Бостонская Городская больница – это исполинское нагромождение корпусов, которое занимают целых три квартала. В ней 1350 коек, занятых главным образом алкоголиками и иными отбросами общества. Почтенные врачи называют эту больницу бостонской клоакой, но на самом деле здесь очень хорошо учат и стажируют интернов. В Городской лежат такие пациенты, каких не найдешь ни в одной дорогой больнице. Взять, к примеру, цингу. В современной Америке этот недуг большая редкость. Чтобы цинга развилась, надо пять месяцев питаться как попало и не есть фруктов. Но такого почти не бывает, и в большинстве наших больниц случаи цинги встречаются не чаще чем раз в три года. А вот в бостонской Городской – шесть раз в год, преимущественно весной, в так называемый «цинготный сезон».

Так же обстоят дела с чахоткой, третичным сифилисом, огнестрельными и ножевыми ранениями, увечьями, членовредительством и истощением. Со всеми этими напастями врачи Городской сталкиваются гораздо чаще, чем персонал любой другой бостонской больницы. И, как правило, недуг бывает более запущенным.

***

Планировка Городской больницы напоминает лабиринт, сооруженный безумцем. Десять ее корпусов соединены бесчисленными наземными и подземными переходами, на всех углах висят громадные зеленые указатели, но проку от них мало, и заблудиться тут – пара пустяков.

Торопливо шагая по коридору от здания к зданию, я вспоминал, как мучился тут в бытность мою стажером. В памяти оживали давно забытые мелочи – запахи дешевого стирального порошка, которым пользовались только здесь; бумажные мешки возле каждого рукомойника, один – для салфеток, другой – для резиновых перчаток, которые надевали перед обследованием прямой кишки. В целях экономии использованные перчатки не выбрасывали, а тщательно мыли и опять пускали в дело. Маленькие пластмассовые ярлычки с именами и черной, синей или красной каймой, в зависимости от должности владельца. Я проработал здесь всего год, но за это время провел несколько вскрытий по просьбе судебных медиков.

***

По закону судебный следователь может потребовать провести вскрытие в четырех случаях, перечень которых любой стажер патологоанатомического отделения знает наизусть.

Случай первый – насильственная смерть или кончина при странных обстоятельствах.

Случай второй – смерть по пути в больницу.

Случай третий – смерть в течение суток после прибытия в больницу.

И, наконец, смерть больного, не имевшего постоянного лечащего врача.

Во всех этих случаях вскрытие проводится в Городской больнице. Во многих городах США, включая Бостон, нет особого морга, подведомственного полиции. Наше управление судебно-медицинской экспертизы располагается на втором этаже корпуса Мэллори – патологоанатомического отделения Городской. В более-менее простых случаях трупы вскрывают стажеры-первогодки из той больницы, в которой умер пациент. Для новичка вскрытие по требованию судебного медика нередко чревато изрядной нервотрепкой.

Допустим, к примеру, что вы не можете распознать отравление или смерть от удара током и боитесь упустить что-нибудь важное. В таком случае разрешать затруднение надо давно испытанным способом, известным многим поколениям стажеров: вскрывать как можно медленнее, делая подробнейшие записи и множество фотоснимков, и сохранять все образцы тканей жизненно важных органов, потому что суд может потребовать их повторного исследования. Разумеется, сохранение срезов – дорогостоящая процедура: нужны склянки, физиологические растворы, место в морозильниках. Но никто не ропщет: ведь вскрытие делается по просьбе полиции.

Тем не менее, даже приняв все меры предосторожности, вы продолжаете волноваться, и на задворках сознания живет страх, порожденный жутковатой мыслью: а вдруг обвинение или защита потребуют предоставить какие-то важные сведения, какие-то улики в пользу одной из сторон? А вы не можете сделать это, потому что не учли всех обстоятельств, всех постоянных и переменных величин.

***

В вестибюле корпуса Мэллори, прямо у входа, стоят два маленьких каменных сфинкса. Никто уже не помнит, зачем их там водрузили, но мне становится не по себе всякий раз, когда я вижу эти изваяния. Сфинксы в мертвецкой навевают мысли о Древнем Египте с его камерами для бальзамирования. Короче, в голову лезет всякая чепуха.

Я поднялся на второй этаж перемолвиться словечком с Элис, которая пребывала в скверном расположении духа и ворчливо сообщила мне, что: а) вскрытие еще не начинали, потому что у них какая-то заминка; б) весь мир катится в тартарары; в) зимой ожидается эпидемия гриппа. После чего поинтересовалась, известно ли мне об этом.

Я ответил, что известно, и спросил:

– Кто вскрывает Карен Рэнделл?

Элис сердито свела брови:

– Прислали кого-то из Мемориалки. Если не ошибаюсь, его фамилия Хендрикс.

Я удивился. Мне казалось, что Карен будет резать кто-нибудь из начальства.

– Он уже там?

– Угу, – буркнула Элис.

Я зашагал по коридору к турникетам. Вдоль правой стены тянулись ряды морозильных камер с трупами, а слева висел огромный щит с надписью: «Вход только для персонала». На дощатых вращающихся дверях было начертано: «Вход» и «Выход». Я толкнул одну из них, протиснулся в прозекторскую и увидел в ее дальнем углу двоих мужчин, поглощенных беседой.

Стены просторного помещения были выкрашены в казенный болотный цвет. Бетонный пол, низкий потолок, под которым шли трубы отопления. Дешево и сердито. Ровным рядком пять столов из нержавейки. Длина каждого – шесть футов, поверхность немного наклонная, по краю – желоб. По столам непрерывно течет вода, смывая кровь и крошечные ошметки тканей. В полупрозрачное окно вмонтирован громадный, фута три в размахе, вентилятор для вытяжки воздуха. Он уже был включен. Работал и маленький компрессор, нагнетавший в прозекторскую «свежий» ароматизированный воздух, насыщенный хвойным экстрактом, поэтому пахло здесь, как в сосновом бору.

Сбоку к прозекторской примыкала раздевалка, где патологоанатомы облачались в зеленые халаты и повязывали фартуки. Вдоль стены стояли пять больших раковин, над самой дальней висела табличка: «Только для мытья рук». Остальные предназначались для очистки инструментов и извлеченных из тел органов. У другой стены громоздились шкафы, набитые перчатками, склянками для органов, бутылями с консервантами и реактивами. Там же хранился фотоаппарат. Если какой-то орган имел необычный вид, его снимали на пленку и только потом извлекали из трупа.

Когда я вошел, двое собеседников умолкли и уставились на меня. Насколько я понял, они говорили о теле, лежавшем на самом дальнем столе. Я узнал одного из парней, интерна по имени Гаффен, с которым был шапочно знаком. Этот Гаффен слыл большим хитрецом и мерзавцем. Его собеседника я видел впервые. Наверное, это и был Хендрикс.