Майкл Крайтон - Экстренный случай

– Я понимаю, что вы устали, и не отниму у вас много времени, – сказал я.

– Нет-нет, – с очень серьезным видом ответил Уайтинг. – Если я сумею чем-то помочь… Ну, то есть…

В комнату вошла миссис Уайтинг с двумя чашками кофе. Она окинула меня неприязненным взглядом. Кофе оказался жидким.

– Хочу расспросить вас о состоянии девушки в момент ее поступления. Вы тогда были в приемном покое?

– Нет, я пытался вздремнуть. Меня позвали.

– Во сколько это было?

– В четыре часа плюс-минус несколько минут.

– Расскажите, как все происходило.

– Я прилег, не раздеваясь, в каморке возле травмпункта, но едва успел задремать, как меня позвали. Я только что поставил капельницу одной старухе, которая все время норовила выдернуть иголку, да еще врала, что это делает кто-то другой, – Уайтинг тяжко вздохнул. – Короче, намучился я с ней и был совсем осоловевший, а тут еще срочный вызов. Я встал, окатил голову холодной водой, вытерся и отправился в приемный покой. Девушку как раз вносили.

– Она была в сознании?

– Да, хотя почти не соображала. Потеряла много крови и была белая как мел. Бредила, тряслась в лихорадке. Мы не могли толком измерить температуру, потому что больная клацала зубами. Но кое-как определили. Тридцать восемь и девять. После этого начали брать перекрестную пробу.

– Что еще вы сделали?

– Медсестры укутали ее одеялом и подсунули под ноги подставки, чтобы кровь приливала к голове. Затем я осмотрел ее. Было вагинальное кровотечение, и мы поставили диагноз: самопроизвольный аборт.

– В крови были какие-нибудь сгустки? – спросил я.

– Нет.

– Никаких фрагментов тканей? Может быть, лоскутья детского места?

– Нет, ничего такого. Но кровотечение началось задолго до ее поступления к нам. Ее одежда… – Уайтинг умолк и уставился в угол. Наверное, перед его мысленным взором опять встала вчерашняя картина. – Одежда была очень тяжелая. Санитарам пришлось повозиться, чтобы снять ее.

– Девушка произнесла что-нибудь членораздельное, пока ее раздевали?

– В общем-то, нет. Бормотала время от времени. Кажется, что-то про старика. То ли «мой старик», то ли просто «старик», не знаю. Но речь была невнятная, да никто и не прислушивался.

– Больше она ничего не сказала?

Уайтинг покачал головой.

– Нет, когда срезали одежду, она все норовила прикрыться. Однажды произнесла: «Не смейте так со мной обращаться», а потом спросила: «Где я?» Но это было в бреду. Она почти ничего не соображала.

– Как вы боролись с кровотечением?

– Пытался локализовать. Это оказалось непросто, да еще время поджимало. Нам никак не удавалось установить лампы. В конце концов я решил использовать марлевые тампоны и заняться возмещением кровопотери.

– А где все это время была миссис Рэнделл?

– Ждала за дверью. Держалась молодцом, пока мы не сообщили ей, что случилось, а потом сломалась. Совсем расклеилась.

– А что с бумагами Карен? Она когда-нибудь лежала в вашей больнице?

– Я увидел ее карточку, только когда.., когда все было кончено. Их приходится доставлять из регистратуры, на это требуется время. Но я знаю, что она наблюдалась у нас. С пятнадцатилетнего возраста у нее ежегодно брали мазок на рак матки, дважды в год обследовали и брали кровь. За ее здоровьем следили весьма и весьма пристально. Оно и неудивительно.

– Вы не заметили в ее истории болезни чего-нибудь необычного? Кроме аллергических реакций?

Уайтинг печально улыбнулся:

– А разве их не достаточно?

На какое-то мгновение меня охватила злость. Парень напуган, это понятно, но зачем такое усердное самобичевание? Люди еще будут умирать у него на руках. Много людей. И пора бы уже свыкнуться с этой мыслью. Равно как и с мыслью о том, что он всегда может дать маху. Ошибки неизбежны, в том числе и роковые. Мне хотелось сказать Уайтингу, что, если бы он потрудился спросить миссис Рэнделл, нет ли у Карен аллергических реакций, и получил отрицательный ответ, сейчас ему нечего было бы опасаться. Разумеется, Карен все равно умерла бы, но никто не смог бы обвинить в этом Уайтинга. Промах стажера заключался не в том, Что он убил Карен Рэнделл, а в том, что не испросил на это разрешения.

Но я не стал говорить ему об этом.

– В истории болезни были какие-нибудь упоминания о душевных расстройствах?

– Нет.

– Ничего примечательного?

– Ничего, – ответил Уайтинг и вдруг нахмурился. – Погодите-ка. Была одна странность. С полгода назад Карен направили на просвечивание черепной коробки.

– Вы видели снимки?

– Нет, только просмотрел отчет рентгенолога.

– И что?

– Все в норме, никакой патологии.

– Зачем делались эти снимки?

– Там не сказано.

– Может быть, она попала в какую-нибудь аварию? Упала или разбилась на автомобиле?

– Не знаю.

– Кто направил ее на рентген?

– Вероятно, доктор Рэнделл. Питер Рэнделл. Она наблюдалась у него.

– Зачем понадобилось делать эти снимки? Должна же быть какая-то причина.

– Да, – согласился Уайтинг. Но, похоже, этот вопрос не очень интересовал его. Молодой стажер долго и печально смотрел на свою чашку и, наконец, отпил глоток кофе. – Надеюсь, – сказал он, – они прижмут этого подпольного ковырялыцика и размажут его по стенке. Такому любого наказания будет мало.

Я встал. Мальчишка был подавлен. Казалось, он вот-вот ударится в слезы. Над его врачебной карьерой, сулившей успех, теперь нависла опасность: он допустил ошибку и угробил дочь знаменитого эскулапа. И, разумеется, Уайтинг не мог думать ни о чем другом. В приливе злости, отчаяния и жалости к себе он тоже искал козла отпущения. Искал усерднее, чем кто-либо другой.

– Вы намереваетесь обосноваться в Бостоне? – спросил я его.

– Вообще-то была такая мысль, – искоса взглянув на меня, ответил Уайтинг.

***

Расставшись с ним, я позвонил Льюису Карру. Теперь я просто сгорал от желания увидеть историю болезни Карен Рэнделл и выяснить, зачем ей просвечивали голову.

– Лью, мне снова понадобится твоя помощь, – сказал я.

– О! – Судя по тону, эта весть не наполнила его душу радостью.

– Да, я непременно должен заполучить историю болезни.

– Мне казалось, мы уже это проходили.

– Да, но открылись кое-какие новые обстоятельства. С каждой минутой дело становится все запутаннее. Зачем ее направили на рент…

– Извини, – перебил меня Карр, – но я не могу быть тебе полезен.

– Лью, даже если история болезни у Рэнделла, он не будет держать ее…

– Извини, Джон, но мне придется проторчать здесь до конца рабочего дня. И завтра тоже. У меня просто не будет времени.

Он говорил сдержанным тоном человека, который тщательно подбирает слова и мысленно проговаривает их, прежде чем произнести вслух.