Майкл Крайтон - Экстренный случай

Девушка не шелохнулась, но я был уверен, что она слышала меня.

– Сколько?

– Десять миллиграммов. Этого должно хватить.

Анджела вздрогнула, но ничего не сказала.

– Вы не возражаете, Анджела?

Девушка подняла глаза. Ее взгляд был полон ярости и.., надежды? Она прекрасно понимала, что означает это мое «вы не возражаете?».

– Что вы сказали? – спросила Анджела.

– Я хочу знать, можно ли ввести вам десять миллиграммов налорфина.

– Конечно, – ответила она. – Все, что хотите. Мне плевать.

Налорфин – противоядие при отравлении морфием. Во всяком случае, отчасти. В малых дозах он действует как морфий, но если ввести наркоману сразу много, у него начнется «ломка». Если Анджела наркоманка, налорфин подействует почти мгновенно. И, возможно, убьет ее. Это зависит от дозы.

Вошла медсестра. Не узнав меня, она захлопала глазами, но быстро опомнилась.

– Доктор, приехали мистер и миссис Хардинг. Им позвонили полицейские.

– Хорошо, я поговорю с ними.

Я вышел в коридор и увидел мужчину и женщину, нервно переминавшихся с ноги на ногу. Мужчина был высок ростом и одет очень небрежно. Видимо, спешил и даже натянул разные носки. Женщина была очень хороша собой и очень взволнованна. Взглянув на ее лицо, я испытал странное ощущение: оно показалось мне знакомым, хотя я точно знал, что прежде мы никогда не встречались. И все же ее черты явно кого-то мне напомнили.

– Я доктор Берри.

– Том Хардинг, – мужчина быстро пожал мне руку, как будто дернул за рычаг. – И миссис Хардинг.

– Здравствуйте.

Двое милых пятидесятилетних людей, никак не ожидавших, что окажутся в приемном покое больницы в четыре часа утра, да еще по милости собственной дочери, искромсавшей себе запястья.

Мистер Хардинг откашлялся и сказал:

– Э.., медсестра сообщила нам, что случилось. С Анджелой.

– Она поправится, – заверил я его.

– Можно взглянуть на нее?

– Не сейчас. Мы берем анализы.

– Но…

– Обыкновенные анализы, как и положено.

Том Хардинг кивнул:

– Я так и сказал жене: все будет хорошо. Анджела работает здесь медсестрой, и я сказал, что о ней будут заботиться.

– Да, – ответил я. – Мы делаем все, что можем.

– Ей действительно ничто не угрожает? – спросила миссис Хардинг.

– Да, она поправится.

Миссис Хардинг повернулась к Тому.

– Позвони Лиланду, скажи, чтобы не приезжал.

– Вероятно, он уже в пути.

– Все равно позвони.

– На конторке в приемном покое есть телефон, – сообщил я ему.

Том Хардинг пошел звонить, а я спросил его жену:

– Вы звоните своему домашнему врачу?

– Нет, – ответила она. – Моему брату. Он врач и очень любит Анджелу. С самого ее рождения он…

– Лиланд Уэстон, – догадался я, вглядевшись в ее черты.

– Да, – подтвердила она. – Вы с ним знакомы?

– Он мой старый друг.

Прежде чем она успела ответить, вернулся Хэммонд с налорфином и шприцем.

– Ты думаешь, мы и впрямь должны…

– Доктор Хэммонд, это миссис Хардинг, – поспешно сказал я. – Доктор Хэммонд, старший ординатор терапевтического отделения.

Миссис Хардинг коротко кивнула, в глазах ее мелькнула тревога, взгляд вдруг сделался настороженным.

– Ваша дочь поправится, – заверил ее Хэммонд.

– Рада это слышать, – проговорила женщина, но в голосе ее сквозил холодок.

Извинившись, мы вернулись в палату Анджелы.

***

– Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, – сказал мне Хэммонд, когда мы шагали по коридору.

– Понимаю, – я задержался возле фонтанчика и набрал стакан воды, осушил его и снова наполнил до краев. Голова буквально разламывалась, меня охватила страшная сонливость. Хотелось лечь и забыть обо всем на свете.

Но я не стал делиться своими мечтами с Хэммондом: я предвидел, как он поступит, узнав, что со мной.

– Хотелось бы верить, – проговорил он. – Учти, если что-то случится, отвечать придется мне как старшему ординатору.

– Знаю, не волнуйся.

– Это может убить ее. Дозы надо повышать постепенно. Сначала – два миллиграмма. Если не подействует, через двадцать минут введем пять, и так далее.

– Да, – ответил я. – Только в этом случае мы ее не убьем, – ответил я.

Хэммонд испуганно посмотрел на меня и спросил:

– Джон, ты в своем уме?

– Да уж не в чужом, – заверил я его.

Мы вошли в палату. Анджела свернулась клубочком и лежала на боку, глядя в стену. Забрав у Хэммонда ампулу налорфина, я положил ее на тумбочку, чтобы Анджела могла прочитать ярлычок, и обошел койку, оказавшись, таким образом, за спиной девушки. Протянув руку, я взял ампулу и шприц, а затем быстро набрал в шприц воды из стакана.

– Анджела, повернитесь, пожалуйста.

Она легла навзничь, обнажив предплечье. Хэммонд был настолько изумлен, что застыл, будто истукан. Я перетянул руку Анджелы жгутом и помассировал локтевой сгиб, после чего ввел содержимое шприца в вену. Девушка молча наблюдала за мной.

– Ну вот, – сказал я, отступив на шаг.

Анджела переводила взгляд с меня на Хэммонда и обратно.

– Скоро подействует, – пообещал я.

– Сколько вы мне ввели?

– Достаточно.

– Десять?

Она явно заволновалась, и я похлопал девушку по плечу:

– Не беспокойтесь.

– Двадцать?

– Нет, всего два миллиграмма.

– Два?

– Это не смертельно, – невозмутимо заверил я ее.

Анджела застонала и отвернулась.

– Вы разочарованы? – участливо спросил я.

– Что вы пытаетесь доказать?

– Вы и сами это знаете.

– Но два миллиграмма…

– Вполне достаточно для появления симптомов. Холодный пот, судороги, боль. Как на начальном этапе «ломки».

– Господи.

– Это не смертельно, – повторил я. – Вы и сами знаете.

– Подонки. Я не просила привозить меня сюда…

– Но вы здесь, и в ваших венах налорфин. Немного, но вполне достаточно.

Она начала потеть.

– Сделайте же что-нибудь.

– Можем ввести морфий.

– Что угодно, пожалуйста. Я не хочу.

– Расскажите о Карен, – попросил я.

– Сначала сделайте что-нибудь.

– Нет.

Хэммонду все это явно не нравилось. Он сделал шаг вперед, но я оттолкнул его прочь.

– Рассказывайте, Анджела.

– Я ничего не знаю.

– Тогда подождем. Скоро проявятся симптомы, и вам придется рассказывать, корчась от боли.

Подушка под головой девушки пропиталась потом.

– Не знаю. Ничего не знаю.

– Рассказывайте.

– Я ничего не знаю.

Анджела задрожала. Сперва мелко, потом все сильнее и сильнее. В конце концов девушку затрясло, как в лихорадке.

– Начинается, Анджела.

Она стиснула зубы:

– Ну и пусть.

– Скоро станет хуже.

– Нет…

Я вытащил из кармана ампулу с морфием и положил ее на тумбочку.

– Рассказывайте.

Дрожь все усиливалась. Наконец судороги охватили все тело Анджелы, затряслась даже койка. Я едва не почувствовал раскаяние. Но вовремя напомнил себе, что не вводил девушке налорфин, и ее реакция объясняется самовнушением.