Ричард Кондон - Маньчжурский кандидат

— Дело происходило ночью, — начал свой рассказ Реймонд. Мистер Мэвоул сидел по другую сторону кровати, глядя в пол лихорадочно блестящими, обведенными темными кругами глазами и закусив нижнюю губу. Он молитвенно сложил руки, словно это должно было помочь ему не разрыдаться снова и тем самым не дать повода для слез жене. — Понимаете, капитан Марко приказал пустить понизу несколько сигнальных ракет, чтобы понять, где прячется враг. Они-то знали, где мы. И Эдди…

Реймонд смолк, всего на мгновенье, чтобы не расплакаться при мысли о том, как мучительно больно, больно, больно лгать в такую минуту, но ведь эта женщина сама продала своего мальчика призывной комиссии, и поэтому сейчас он отплатит ей за это, утаив истину. Никто и никогда не рассказывает родным и близким о грязных смертях, нелепых, унизительных смертях, а именно таким и было большинство смертей на войне. Клоун в уродливой маске грязной смерти, ожидающий своего выхода, лениво покуривающий сигарету за кулисами цирка, набитого другими клоунами, — вот что такое смерть на войне. Ах, нет! Что вы такое говорите? Нет, нет, нет, нет, нет, нет. Только военные мелодии под электрогитару да незатейливые песенки, льющиеся из дешевого музыкального автомата, — вот откуда можно узнать правду о Великой Истории Нашего Народа.

Реймонд не знал точно, как погиб Эдди, но мог ясно представить себе его смерть. Возможно, парню в задницу вошло шестнадцать дюймов штыка. Истошно завопив, он до такой степени напугал своего противника, что тот, в судорожной попытке вытащить штык, проворачивал на нем Эдди до тех пор, пока острие штыка не вышло наружу под ребрами. Тогда враг надавил ногой на затылок Эдди, сломав ему при этом нос и скулу, и вытащил штык, жалобно причитая по-китайски и больше всего на свете желая оказаться сейчас как можно дальше отсюда, где-нибудь в тихом, укромном месте. Все знали, что потерять в бою голову, ногу или другую часть тела красиво нельзя; все, кроме родителей Эдди, замкнутых в узком мирке своих наивных представлений. У этой страдалицы сразу поутихли бы шумы в сердце, если бы ее родной город вдруг подвергся бомбежке и она увидела бы своего Эдди со снесенной половиной лица, а ей самой пришлось бы защищать уцелевших.

— В нашей части был один совсем молоденький паренек, миссис Мэвоул. Ему, наверно, и семнадцати еще не исполнилось. Шестнадцать, не больше. Эдди сразу же решил помогать парнишке, приглядывать за ним. Да, вот таким человеком был ваш сын. — Тут мистер Мэвоул негромко всхлипнул. — Так получилось, что этот парень, Бобби Лембек, отстал от остальных. Не то чтобы очень, но Эд вернулся, чтобы прикрыть его. Пуля настигла парня прежде, чем Эдди успел добраться до него, и он… ну, просто не смог оставить мальчишку умирать одного. Понимаете? Вот какой человек был Эд. Не смог. Когда он тащил парня обратно, враг заметил их, взял на прицел и накрыл минометным огнем. Оба погибли, не успев ничего почувствовать, миссис Мэвоул. Все произошло в одно мгновенье, миссис Мэвоул. Да, мэм. В одно мгновенье.

— Я рада, — сказала миссис Мэвоул и тут же, спохватившись, воскликнула: — Господи, что я говорю? Как я могу быть рада? Нет, нет. Конечно же, нет. Мы все уже давно мертвы. Он был таким веселым, таким юным, и вот теперь его нет! — Грузное тело миссис Мэвоул, поддерживаемое многочисленными подушками, затряслось от рыданий.

А чего еще, черт побери, он ожидал? Он приехал сюда по собственной воле. Чего еще он ожидал? Веселой, приятной компании? О боже, боже! Старая толстая перечница в необъятной кровати и ее вечно потный муженек, который не в состоянии совладать со своей болью.

«Как жить дальше, — мысленно восклицал Реймонд, — если люди вываливают свою боль в лицо первому встречному, словно прачки содержимое корзины с грязным бельем?» Ладно. Так или иначе, он даже сумел доставить этой жирной старухе своего рода извращенное удовольствие. Чего еще с него спрашивать?

— Эдди не должен был умирать, миссис Мэвоул, — всхлипнул Реймонд. — Как бы я хотел оказаться на его месте! Только не Эдди! — И он приник к ее большой материнской груди.

По не зависящим от него обстоятельствам Реймонд вырос человеком, замкнутым внутри удушающего панциря из страха и недоверия. Этот тяжелый, непробиваемый панцирь был выкован главным образом в кузнице его матери, отчеканен болтовней отчима и закален горькими слезами, пролитыми из-за вероломно преданного отца. Заодно Реймонд не доверял людям вообще — хотя бы потому, что никто не предостерег в свое время отца по поводу матери.

Реймонд с малых лет усвоил, что на каждую его улыбку отчим откликается радостным ржанием; на каждое слово сына мать реагирует единственным известным ей способом, а именно — подталкивает того всеми доступными ей средствами стремиться к популярности и власти. В результате Реймонд начал сознательно добиваться того, чтобы, независимо от внешних обстоятельств, люди сторонились его. Правда, это произошло после того, как сначала несколько лет подряд он неосознанно демонстрировал им свое высокомерие и презрение. Закованный в свой непробиваемый панцирь, парень мало кому мог показаться приятным собеседником. Он знал, что его не любят, но не понимал почему, поскольку считал защитный панцирь частью себя, как черепаха.

Только прислушавшись к шепоту своего подсознания, Реймонд понял, кто он такой: человек, у которого нет матери (по воле судьбы), нет отца (из-за предательства матери), нет друзей (в силу обстоятельств) и нет радости в жизни (как следствие всего предыдущего). Человек, который решительно отказывается жить, но совершенно точно не собирается умирать. Он был словно потерявший земные ориентиры воздухоплаватель, который смотрит на всех и все сверху, но в то же время жаждет быть замеченным, чтобы хоть так окупить свой, в противном случае убыточный, полет.

Реймонда раздирали непреодолимые противоречия. В нем парадоксальным образом сочетались бессердечие, бывшее следствием неприступной брони, и глубина чувств. Это, собственно, и был он сам, однако парень этого не понимал, ослепнув во мраке отчаяния, в котором не было ни малейшего просвета.

Он мог рыдать вместе с мистером и миссис Мэвоул, потому что знал, что все происходит за закрытыми дверями и что он постарается никогда, ни при каких обстоятельствах не встретиться с этими противными стариками снова.

На следующее утро после возвращения Реймонда в Сент-Луис в семь двадцать утра в дверь номера негромко, но настойчиво постучали. Стук раздался как раз в тот момент, когда Реймонд и молодая журналистка, с которой он познакомился накануне, упоенно наслаждались обществом друг друга. Реймонд услышал, что в дверь стучат, но был слишком занят, чтобы отвлекаться на подобные пустяки. Молодая женщина, однако, мгновенно напряглась и не потому, что из-за повышенной чувствительности к резким звукам внезапно испытала оргазм. Нет, так отреагировала бы на ее месте любая здоровая, приличная молодая женщина, окажись она при сходных обстоятельствах в гостиничном номере любого города мира.