Галина Войцеховская - Холодно

-Чего это говнишко? Дело верное, да ты послушай....

-Нет, Петечка, это ты послушай! Как к тебе эти бумажки попали - я и не спрашиваю. В любом случае - не сами прилетели. Одно то, что они у тебя - уже опасно. Потом, я так понимаю, если посеявший их мужичок шел с отгрузки - при бумажках и денежки были. Ну, разница между стоимостью растворителя и водки. Что, Худяков, были? Да ты не бледней-то, не бледней - не заберу я у тебя эти денежки.... Денежки-то небольшие - тысяч двадцать, или около того, это если в баксах. А?

-Тридцать....- прошептал Худяков помертвевшими губами.

-Ну, хоть бы и тридцать.... Я тебе все тутошние проблемы объяснять не буду, но, Петя, от всей души советую - бумажки отнеси, и положь, где взял. И постарайся, чтобы тебя при этом никто не видел. Целее будешь

-Васька, ты что, деньги же!... Сами в руки идут, как можно пропустить?

-Это ты, Худяков, бабки косишь. А я их, как цветочки в букет, собираю. Какие рву, а какие оставляю, пусть дальше растут. А за некоторые даже руками не берусь - для здоровья вредно. Так что отстань, Худяков! И бумажки свои прибери, и никому не показывай. И сюда пока что не приходи - я сам позову, когда понадобишься.

Худяков медленно собрал бумаги, уложил их в дипломат. Злость и ненависть душили его: "Я отомщу Чирью за это! Отомщу - только еще не знаю, как...".

Едва за Худяковым закрылась дверь, Базылеву томность, как ветром сдуло. Конечно, память у него феноменальная. Короткого, вроде бы небрежного просмотра вполне хватило, чтобы засечь все реквизиты, номера, цифры и суммы. Но все же следовало побыстрее перенести это в компьютер. И проверить....

-Господи, Худяков, где ты ходишь? Где это можно бегать все воскресенье?.... Целый день тебе звоню.... Нужно срочно увидеться. Прямо сейчас!

-Что там может быть за срочность? А по телефону нельзя? - голос звучал недовольно.

-Никак нельзя. Я сейчас приеду к тебе.

-Прямо сейчас? И не по телефону? Только не говори мне, что ты беременна....

-Что? Беременна? Нет, Худяков, конечно, я не беременна.... Все гораздо хуже!

-Ничто не может быть хуже... - буркнул Худяков. - Ладно, приезжай. - Худяков зевнул прямо Оленьке в ухо. - Массажик мне сделаешь, устал до чертиков.... - телефон щелкнул, и замолчал.

Оленька еще пару секунд задумчиво слушала гудки. Потом медленно и осторожно положила телефонную трубку. Потом поплелась на кухню, сварила себе кофе. Лихорадочное нетерпение, с которым она весь вечер ждала Худякова, названивая ему каждые полчаса, разлетелось вмиг, как воздух из лопнувшего шарика: "Ничто не может быть хуже... ничто не может быть ху же Худякова. Сын бы ходил уже в школу . Или дочка..." . Оленька представила - как представляла уже не один раз - того малыша, которого Худяков уговорил, умолил ее не рожать. Оленька училась тогда на втором курсе, и страстно была влюблена в Худякова, и отдавалась ему безоглядно, уверенная в его горячем взаимном чувстве. А Худяков - он был старше ее на пять лет, умен, и красив, как греческий бог - оканчивал аспирантуру, но кандидатскую писать не собирался. Ему был обещан жирненький пятилетний контракт - работа на строительстве химзавода в Египте. Или еще где-нибудь за границей. Худяков-старший - главный инженер Воскресенской "Химички" - имел должный вес и блат, чтобы пристроить сынка на хлебное место. При таких обстоятельствах Худякову-младшему жена была нужна - контракты охотнее заключали с семейными. А вот ребенок - ребенок совсем не нужен был, и более того - мог создать массу проблем, и поставить под угрозу все мероприятие. С грудным ребенком могли не выпустить за границу. Оленька могла не пожелать оставить малыша в России, а самим уехать. Мало ли что могло быть.... Короче, ребенок Худякову был не нужен. За помощью в решении этой деликатной проблемы он обратился не к кому-нибудь - прямиком к Оленькиной матери. И та целиком и полностью поддержала его. Оленька, кстати, всегда удивлялась - с ее матерью Худяков всегда ладил наилучшим образом. На все и всегда у них была одна точка зрения. В один не прекрасный день мать безапелляционным тоном заявила Ольге - для блага обожаемого Петеньки она должна сделать аборт. Оленька заплакала и заметалась, но все в один голос твердили ей одно.... А она так любила Худякова, и все, буквально все готова была сделать для его блага.... И Худяков так клялся ей в любви, так обещал вечно помнить и ценить ее жертву.... Они поженятся, как только будет получен контракт, и обязательно еще родят ребенка, да хоть троих, если она захочет. Оленька, конечно, знала, что она беременна, но как-то больше умом. Так сказать, теоретически. Она совсем этого не чувствовала, не ощущала. И ребенок пока что не казался Оленьке живым, реальным.... Только слова,... просто неприятная процедура. И Оленька сломалась.... Худяков встречал ее из больницы с цветами, и целовал на крыльце в немые губы. А она не могла поднять на Худякова глаз, потому что там, в больнице, до нее дошло.... Неизвестно, что послужило тому толчком, когда и как она поняла... может быть, в забытьи наркоза, который ей по блату сделали... в тумане боли - что вот, только что, у нее был ребенок. БЫЛ!!! А теперь его нет!!! Что это жуткое, нечеловеческое решение приняла она сама- не ее мать, не Худяков - она самапогасила крошечную, беззащитную, зависимую только от нее искру жизни.... Она самаубила своего ребенка! И с того самого дня, вот уже семь лет, по ночам она думает: " Сейчас у него уже резались бы зубки... " . " Теперь бы он уже начал ходить... " . " Он бы уже говорил мне "мама".... " Мы бы гуляли вдвоем, а на ночь я бы читала ему книжки". Порой она покупала, и украдкой прятала в своей тумбочке - то кружевную распашонку, то яркую погремушку, то книжку с веселым зайцем. А сейчас она одна сидела на кухне, пила кофе, и думала о том, что вот ее ребенок уже ходил бы в школу.... И что все ее муки, и загубленная жизнь не рожденного ребенка - все было напрасно. Все, все.... Худяков-старший попался на каких-то крупных махинациях с этиловым спиртом, и умер от инфаркта еще до суда, в камере предварительного заключения. Так что ни в какую заграницу Петенька не поехал. И на Ольге не женился. Они встречались - так часто, как только могли себе позволить. И им, наверное, хорошо было вместе. Но порой Оленьке казалось, что она бредет по пустой и серой равнине, сама вся серая, как придорожная пыль,... угрюмо и бесцельно бредет... по пути без конца.

Кофе Оленька допила, и к Худякову все же поехала.

-Петя, там был портфель....

-Где это "там"?

-На поле. После обстрела. Там был портфель.

-Какой портфель? Ты купила себе портфель?

-Петенька, послушай... - Ольга чувствовала, как закипает в ней смесь злости и отчаяния - когда я ехала в той машине...