Александр Чебышев - Операция У

-Что сделаешь, Нестор, что сделаешь.... Служба у нас такая. Сам знаешь: дан приказ - ему на запад, ну а тебе в другую сторону. Вот так. Не боись, на твой век еще хватит агентов и предателей Родины. А уж без местных коррупционеров нам вообще никак не обойтись. Там, глядишь, и встретимся!

-Може по сто грамм перед отлетом? - искренне предложил Гандыба.

-Давай, - махнул рукой Сергей. Гандыба достал плоскую флягу.

Сидя в самолете, Сергей еще и еще раз спрашивал себя, все ли было сделано правильно и каждый раз отвечал сам себе, что сделай он по другому, это ничего бы не изменило.

На следующий год все равно кто-нибудь упер бы из института какие-нибудь реактивы, кто-нибудь стащил бы записи опытов, будь они хоть сверхсекретными, а кто-нибудь пошел бы их продавать первому встречному шпиону, будь он хоть из Папуа-Новой Гвинеи.

Советская власть вывела совершенно уникальный подвид человека - гомо стибриенс, то есть человек ворующий. И это было понятно, ибо тот, кто не мог воровать, был обречен на нищенское существование, а кому такого хотелось!? Поэтому в этом советский человек достиг совершенства, а когда советской власти не стало, этот талант усилился многократно: было, что воровать, и много!

Сергей отрешенно смотрел на расстилающийся далеко внизу безбрежный пейзаж земли и вдруг вспомнил почти анекдотический случай из конца семидесятых - начала восьмидесятых.

В свое время у народа пользовалась довольно большой популярностью милая песенка в исполнении Л.Зыкиной про моряка, едущего на побывку домой. Ну, там он приехал в родную деревню, все бабы начинают срочно наводить марафет, чтобы закадрить паренька, а ему все по фигу: не глядит ни на кого, хоть тресни!

Хорошенькая, простенькая песенка, да только вдруг перестали её исполнять и всё тут, как будто Зыкина внезапно умерла, а все записи разом пропали.

В те времена все любили Зыкину, любил её и Сергей Зайцев, будучи еще лейтенантом. Поэтому он долго не мог понять, куда пропала его любимая песня.

Однажды он спросил об этом на работе у своего старшего товарища и тот порекомендовал ему повнимательнее прочитать текст песни, что Сергей и сделал вечером.

Когда он дошел до слов "где под солнцем юга даль безбрежная, ждет меня подруга нежная" ему стало ясно, в чем дело.

Советский народ всегда жил только надеждами на лучшее будущее, поэтому в слова "даль безБрежная" вкладывался особый смысл. Эти слова пелись с вдохновением и надеждой. Всем ведь хотелось верить, что в безБрежной дали водятся нежные подруги и они находятся в состоянии трепетного ожидания.

Одновременно вспомнился короткий анекдот начала семидесятых, а скорее даже конца шестидесятых на ту же тему:

-За что сместили Шелеста?

-За неБрежность...

Вспомнив про эти выдающиеся времена Сергей непроизвольно рассмеялся и соседка, сидящая рядом в кресле опасливо на него покосилась. Заметив это, Сергей стал смотреть вниз, на землю. Там расстилался безбрежный пейзаж зеленого моря тайги. А может быть и безБрежный. Времена ведь меняются.

Еще не так давно казалось, что народ и партия едины, а когда подоспел август 91-го, выяснилось, что народу глубоко наплевать на родную партию, а их вождей при удобном случае наверняка, в лучшем случае, побили бы ногами, а в худшем вспомнили бы опыт большевиков по усмирению народных восстаний, когда не хватало фонарей, а в провинции ветки деревьев обламывались под непомерной тяжестью.

После августа 91-го казалось, что в постсоветское многострадальное пространство, наконец, тихими шагами начинает вступать демократия, о которой большая часть советского народа старалась узнать как можно больше, но на самом деле реальное положение дел знало относительное меньшинство. В те времена вражьи голоса активно и эффективно глушились на подходах к пространству Советского Союза, а за провоз вполне безобидных официальных изданий западной прессы можно было нарваться на крупную неприятность, включая обвинение в подрывной деятельности. Уж про это Сергей знал не понаслышке.

Прошло несколько лет и оказалось, что демократия где-то ошиблась дверью и пошла совершенно не в ту сторону, бывшие партаппаратчики прекрасно себя чувствуют, а новые якобы демократы успешно продолжают дело старших товарищей в плане создания коммунизма, но уже не в отдельно взятой стране, а в отдельно взятом кабинете.

Сергей был уже тертым калачом, поэтому он прекрасно понимал, что всех не пересажаешь, а если и получится, то скоро придется всех выпускать, поскольку вместимость тюрем уже давно превышена в несколько раз.

"Умом Россию не понять..." - с тихой грустью подумал Сергей и неожиданно для себя закончил - "А чем её вообще можно понять?"

Внизу всё так же расстилалось безбрежное море тайги. А, может быть и безБрежное. Положение дел это не меняло.

Алекс хорошо ориентировался по местности, поэтому скамейку, возле которой был обустроен тайник, он нашел сравнительно быстро. Это, однако, не принесло ожидаемой выгоды по времени, поскольку на лавочке сидела влюбленная парочка, которая, судя по всему, не собиралась в ближайшее время куда-либо направиться.

Алекс прошел мимо один раз, потом развернулся и прошел еще раз, но позиционное расположение целующейся парочки не менялось. Единственное изменение состояло в том, что парень одну руку пытался внедрить между ног у другого.

"Homo... sapiens" - сплюнул Алекс, проходя мимо. Он вспомнил как один раз у себя на родине, в Соединенных Штатах, он случайно переехал машиной обкурившегося голубого и потом долго был вынужден оправдываться перед начальством.

"Твари" - подумал Алекс - "Хорошо хоть не почкуетесь..., А , впрочем один великий русский поэт и, к тому же всеми любимый бард, в одной из своих песен высказал смелое предположение, что пока мы там в небе летаем, наука тоже стоять на месте не собирается и будет подкидывать беспроблемные варианты размножения, учитывая большую степень неудобства для женщины в этом процессе.

Рассказывают, что за такую смелую идею у некого китайского светилы отобрали лабораторию, лишили массы привилегий и сказали, что до тех пор не представишь неопровержимые доказательства того, что пятеро детей являются плодом твоих стараний, в институтах можешь не появляться.

Его жена была довольно преклонных лет и в буквальном варианте разродиться на такую ораву была физически не в состоянии, поэтому муженек пошел на прием в родную КПК и объяснил, что пусть лучше его кончат сейчас.

В КПК весело посмеялись и на следующий день к нему в домик заглянула некое веселая юная особа, заявившая, что будет помогать в опытах и прибираться по дому. Настроение у Чун-файчу как-то странно улучшилось и работа закипела при этом это было заметно не только в лаборатории.