Энтони О'Нил - Фонарщик

«Дни раньше мой хозяин он смотрел тебе».

— Он видел меня в Кумаси?

«Он смотрел тебе джунгли, место, где ты приходишь».

Эйнсли моргает, соображает.

— Мальчик? Ваш хозяин — мальчик?

Жрец кивает, и Эйнсли почему-то становится холодно.

— Я бы с удовольствием сыграл для вашего хозяина, — с трудом произносит он, — но у меня мало времени.

«Играй мой хозяин он слышит эхо».

Этот ответ озадачивает Эйнсли еще больше, и он просит жреца повторить его несколько раз, чтобы быть уверенным, что все понял правильно.

— Где?.. где ваш хозяин? — нахмурившись, спрашивает он.

«Мой хозяин он ты видишь тут», — отвечает жрец и подносит руку к глазам.

— Дни, проведенные в приюте, Эвелина… Что вы видите?

— Сверток… туго перевязанный.

— Но я пытаюсь вызвать конкретные воспоминания, Эвелина.

Тишина.

— Вы помните случаи с мелком?

Тишина.

— Вы помните хоть что-нибудь, связанное с мелком?

Лицо Эвелины было совершенно неподвижно, как будто она даже не слышала вопроса.

Макнайт выдохнул.

— Важно, чтобы вы перенеслись в те дни, Эвелина. Атмосфера, разговоры, эпизоды, ощущения — мы можем попытаться их отомкнуть…

Никакого ответа.

— Вы не помните, как пугали других девочек своими фантазиями? Не помните тех ужасно холодных ночей, когда вас согревала единственно сила вашего воображения?

Полное молчание.

— Очень грустно, Эвелина. Мне кажется, вы согласились на это действо, понимая, что умалчивать ни о чем нельзя. Что нужно снести все барьеры. Не хочу настаивать, не хочу также вытягивать из вас что-либо силой, но напоминаю, что без вашего полного содействия мы не добьемся успеха. Если вы меня понимаете, пожалуйста, кивните.

Длинная пауза, но в конце концов она кивнула.

Макнайт прочистил горло.

— Вы помните мелок? — снова спросил он.

Тишина.

— Своих подруг? Содержателя приюта? Того, кто вас оттуда забрал?

Ни слова в ответ.

Макнайт вздохнул:

— У меня опускаются руки, Эвелина.

— Я никогда не пересекалась с ним, — упорствовала Гетти Лесселс. Тряпка, служившая ей носовым платком, совсем намокла, она без конца теребила ее в руках. — Он все обсуждал с Линдсеем и со Смитоном, не со мной. Он не хотел, чтобы о нем что-то знали, таился, это было очевидно. Делал свое дело и уходил.

— И что это было за дело? — спросил Флеминг.

— Они… они не говорили об этом с такими, как я.

— Но что-то же они должны были вам говорить.

— Ничего.

— Ну хватит, мадам.

Почему-то ясно ощущая свою власть, Гроувс снова вмешался:

— Никто вас не обвиняет, — сказал он. — А мистер Эйнсли уже мертв. Так что, прошу вас, продолжайте и говорите все. Так или иначе, это скоро выйдет наружу.

Она подняла на него глаза, в которых теплилась растревоженная совесть. Она в самом деле отчаянно хотела очистится, раскрыться, чем бы это ни кончилось.

— Что они говорили вам об Эйнсли? — продолжал Гроувс. — Вы, конечно, знаете больше, чем сказали до сих пор.

Лесселс колебалась, преодолевая последнюю волну сопротивления.

— Только то, что…

— Да?

Она стиснула тряпку.

— Только то, что он вернулся из Африки вместе с…

— С кем?

— Зная, как можно поймать самого дьявола, — сказала Лесселс и задрожала при этих воспоминаниях.

Его преподобие Смитон и полковник Маннок в гостиной дома последнего на площади Морей неодобрительно рассматривают посетителя: самоуверенный, непочтительный, нахальный тип. Был уволен из армии, что они отметили особо. Темно-красный сюртук, как у хозяина борделя. Во многих отношениях воплощение всего того, что они презирают. Но может оказаться полезным.

— Подполковник Хеммерсмит выздоровел, — говорит Эйнсли. В руке он держит стакан хорошего виски, смакуя его со знанием дела; он всегда любил виски. — Я вернулся на Золотой Берег и поил его микстурой из трав и ягод, делая вид, что это лекарство ашанти, то самое, за которым нас посылали, но только для отвода глаз. На самом деле его исцелила сила куда более мощная, дарованная мне в качестве вознаграждения — договор, если угодно, — за мою игру на волынке.

— И что же это за вознаграждение, — поглаживая усы, замечает полковник Маннок, — если меньше чем через год вас вышибли?

— На некоторое время я действительно лишился известных привилегий. Но армия уже почти ничего не могла мне предложить. Понимаете, у меня появились более увлекательные перспективы, так сказать, личного характера.

— Вы отправились обратно в джунгли?

— И играл на волынке.

— Тому жрецу-фетишисту, о котором говорили?

— Тому, кто жил у него в голове. Тому, кто гулял в его снах.

— Тому мальчишке, голому чертенку, что вы видели на стволе дерева?

Эйнсли поднимает стакан и отпивает небольшой глоток, якобы для подкрепления.

— Тот был одним из его воплощений, да.

Чем-то обеспокоенный Смитон сопит.

— И как же, сэр, нам понимать ваши слова, что вы даже можете узнать того, о ком говорите? Кстати, вы ходите в церковь?

— Чтобы оценить финансовое учреждение, не нужен банковский счет.

Полковнику Манноку не нравится эта дерзость.

— Итак, вы утверждаете, что он являлся вам во плоти, когда жрец спал?

— Несколько раз.

— И что?.. и на что он похож?

Эйнсли смотрит в стакан с виски.

— Довольно симпатичный парень, я бы сказал. Усталая древняя душа, вымотанная былыми бесчинствами. В других обстоятельствах, полагаю, мы бы прекрасно провели время.

Смитон и Маннок переглядываются, им претит это сочувствие оценщика.

— И что же сказал вам отец лжи? — многозначительно спрашивает полковник.

Эйнсли ухмыляется и пристально смотрит на них.

— Он сказал, что устал жить в воображении старика. И подыскивает комнату, откуда открывается более интересный вид.

Канэван прокашлялся.

— Попробуйте в третьем лице, — предложил он.

Макнайт с сомнением посмотрел на него, но затем вспомнил привычку Эвелины объективировать себя в снах и, повернувшись к ней, решил, что хуже не будет.

Он снова смотрел ей в глаза.

— Есть маленькая девочка, очень похожая на вас, Эвелина, — сказал он. — Она живет в приюте. Вы узнаете ее?

Тишина.

— По-моему, она что-то держит в руке. Кусочек мела. Видите?

Глаза Эвелины сузились, почти закрылись.

— Вы видите девочку, Эвелина? Девочку? Вы ее видите?

Ничего.

— Я знаю, что вы ее видите, Эвелина. Что она делает?

Эвелина задрожала.

— Плачет? Поет? О чем-то думает?

Эвелина сглотнула, и ее зрачки сократились словно от вспышки молнии.

— О чем-то думает? — с надеждой спросил Макнайт. — О чем, Эвелина? О чем она думает?

— Она думает о Светлячке, — сказала Эвелина.

— Подумайте об этом, джентльмены, — говорит Эйнсли, получая удовольствие от проблеска праведности на их лицах и жалея, что не вернулся в Шотландию раньше. — Дьявол. Которого заманили в пустой сосуд и закупорили. Полностью в вашем распоряжении. Предоставляю вашему же воображению решать, что вы сможете с ним сделать.