Генрик Сенкевич - Фонарщик на маяке

Маленький городок Эспинваль, лежащий недалеко от Панамы, был встревожен исчезновением фонарщика. Так как это случилось в бурю, то предполагали, что бедняга чересчур близко подошёл к берегу маленького скалистого островка, на котором стоит маяк, и был унесён волною. Подобное предположение было тем более вероятно, что на другой день даже и лодки фонарщика не оказалось на её обычной стоянке в маленькой бухте. На вакантное место необходимо было посадить кого-нибудь, и посадить как можно скорее, потому что маяк имеет немалое значение как для местного судоходства, так и для кораблей, идущих из Нью-Йорка в Панаму. Залив Москитов изобилует мелями и подводными камнями, меж которых дорога и днём-то трудна, а ночью, в особенности среди туманов, часто поднимающихся с этих водных пространств, нагреваемых экваториальным солнцем, почти невозможна. Тогда единственным проводником для многочисленных судов служит огонь маяка. Труд отыскать нового фонарщика выпал на долю консула Соединённых Штатов, — труд нелёгкий: во-первых, потому, что преемника нужно было найти непременно в течение двенадцати часов; во-вторых, преемник должен быть человеком в высшей степени аккуратным; наконец, вообще кандидатов в виду не имелось. Жизнь на маяке чрезвычайно трудна и вовсе не улыбается изленившимся людям юга. Фонарщик — это почти узник. За исключением воскресенья, он не может покидать свой скалистый островок. Лодка из Эспинваля привозит ему раз в день пищу и воду и немедленно возвращается назад; на островке (величиною в десятину) нет ни одной живой души. Фонарщик живёт на маяке, содержит его в порядке; днём он должен вывешивать разноцветные флаги, сообразно указаниям барометра, ночью зажигает огонь. Всё это было бы не особенно трудно, если бы не лестница в четыреста ступеней, ведущая снизу, от подошвы башни до лампы, а фонарщик несколько раз в день должен совершить такое путешествие. Вообще, житьё трудное, изнурительное. Поэтому нет ничего удивительного, что м-р Айзек Фоконбридж находился в большом затруднении, не зная, где найти фонарщика на место покойного, легко представить и его радость, когда заместитель явился совершенно неожиданно в тот же самый день. То был человек уже старый, лет семидесяти, даже может быть и более, но здоровый, прямой, с наружностью солдата. Волосы его были совершенно седые, цвет лица смуглый, как у креолов, только голубые глаза обличали уроженца севера. Лицо — грустное, но внушающее доверие. Он с первого взгляда понравился м-ру Фоконбриджу, Нужно было только проэкзаменовать его.

— Вы откуда?

— Поляк.

— Что вы делали до сего времени?

— Скитался по свету.

— Фонарщик должен сидеть на месте.

— Мне и так необходим отдых.

— Вы служили где-нибудь? У вас есть свидетельства вашей службы?

Старик вынул из кармана лоскуток полинялой шёлковой материи, похожий на старое знамя, и развернул его.

— Вот все мои свидетельства. Крест… я получил его в тридцатом году. Другой — испанский, за карлистскую войну; третий — французский, Почётного Легиона; четвёртый я получил в Венгрии. Потом я сражался в Штатах, против южан, да там не дают крестов, — только бумагу.

Фоконбридж взял бумагу и начал читать.

— Гм… Скавиньский? Эта ваша фамилия? Гм… два знамени взяты в ручной атаке… Вы были храбрым солдатом.

— Я постараюсь быть и исправным фонарщиком.

— Вам придётся всходить несколько раз на самую вершину башни. Ноги у вас крепки?

— Я прошёл пешком плены [1] plains. Пленами называются неизмеримые степи между Нью-Йорком и Калифорнией. ( прим. автора ). .

— All right! [2] Всё в порядке! (англ.) Вы знакомы с морской службой?

— Я три года пробыл на китоловном судне.

— Значит, вы много профессий перепробовали?

— Да, только не остановился ни на одной.

— Отчего же?

Старик пожал плечами.

— Так… судьба…

— Всё-таки вы мне кажетесь чересчур старым для фонарщика.

— Сэр! — голос кандидата дрогнул от внутреннего волнения. — Я страшно утомлён и разбит. Вы сами видите, сколько мне пришлось вынести в жизни. Место это одно из таких, к которому я жадно стремлюсь всею душой. Я стар, мне хочется сказать самому себе: здесь будешь стоять, здесь твой порт. Ах, сэр, всё зависит от вас! Другой раз, может быть, мне не придётся напасть на подобное место. Какое счастье, что я случился на это время в Панаме! Умоляю вас… клянусь Богом, я точно старая лодка: если она не войдёт в порт, то затонет… Если хотите сделать старика счастливым… я буду служить хорошо…

Голубые глаза старика с такою мольбой смотрели на Фоконбриджа, что тот не мог оставаться спокойным.

— Well! — сказал он, — я принимаю вас. Вы будете фонарщиком.

Лицо Скавиньского мигом прояснилось.

— Благодарю. О, благодарю!

— Можете сейчас отправиться на маяк?

— Хорошо.

— Ну, так, good bye… Ещё слово: за каждую провинность — отставка.

— All right!

В тот же самый вечер, когда солнце закатилось по ту сторону перешейка и яркий день сразу, без сумерек, сменился ночью, новый фонарщик, очевидно, был уже на своём месте: фонарь бросал на воду, как прежде, снопы своего ослепительного света. Ночь была совершенно тихая, настоящая экваториальная ночь, вся пропитана светящеюся мглой, отчего около месяца образовался большой круг с оттенками всех цветов радуги. Только море бурлило, — подходил прилив. Скавиньский стоял на балконе, около громадных ламп и казался снизу маленькою чёрною точкой. Он пробовал собрать в одно все мысли и обсудить своё новое положение, но мысли не хотели слушаться и течь мерною чередой. Он чувствовал себя так, как чувствует зверь, когда тот, в виду приближающейся погони, скроется в каком-нибудь недоступном месте. И для него пришло время успокоения. Сознание безопасности наполняло его душу невыразимою радостью. Он мог на этой скале просто-напросто смеяться над своими прежними скитаниями, над старыми горестями и неудачами. Он был, действительно, похож на корабль, у которого буря поломала мачты, порвала верёвки, паруса, которым играла, точно мячиком, поднимая чуть не под небеса и опуская чуть не на дно моря, и который всё-таки добился своего порта. Иные моменты этой бури, при сопоставлении с теперешнею тишиной, в особенности ясно представлялись ему сейчас. Часть своих похождений он уже рассказал Фоконбриджу, но было и ещё много кое-чего, — о, как много! Как только разбивал он где-нибудь палатку и разводил огонь чтобы прочно установиться на месте, ветер тотчас вырывал колья его палатки, задувал огонь, а его самого подхватывал и нёс на погибель. Вот теперь поглядывая с балкона башни на освещённые волны он вспоминал обо всём пережитом.