Брюнония Барри - Читающая кружево

Я ушла, прежде чем они успели придумать очередной план с моим участием. На полпути вниз по улице я вспомнила, что забыла в зале пальто, но мне не хотелось возвращаться: я боялась, что второй раз не сумею так легко отделаться. Вместо этого я натянула перчатки повыше, чтобы закрыть голые руки. Сворачивая за угол, услышала звуки оркестра и увидела, что ребята возвращаются в зал.

Когда дошла до дома, у Евы еще горел свет, поэтому я просто побрела дальше. Я начала всерьез злиться на Мэй за то, что она вынудила меня жить здесь и ходить на балы. И за то, что Бизер уехал из дому навсегда. Что его ждет после пансиона? Подготовительные курсы, потом колледж? Он уехал, пропал для нас. Я начала осознавать, как много переменилось и так быстро. Скорее всего мы никогда уже не будем жить на острове все вместе. В мгновение ока мир изменился, и никто не в силах вернуть прошлое. Линдли уехала, брат тоже. А Мэй в депрессии или сошла с ума. Или ей просто наплевать.

А потом меня посетила безумная идея. Я подумала, что сумею изменить ситуацию, если буду действовать быстро. Может быть, еще не слишком поздно, надо только вернуться домой сейчас же, сегодня. Если позвонить Бизеру и приказать ему ехать домой, он послушается. Я по-прежнему могла на него влиять, хоть моя власть и улетучивалась. Я подошла к таксофону и позвонила Бизеру, но в пансионе уже все спали и никто не взял трубку. Я решила, что это не важно — брат приедет на День благодарения, совсем скоро. Ева скажет ему, что я на острове, Бизер туда примчится, и все снова будет хорошо. Я его знаю, он обязательно отправится на остров, даже если ему придется лететь на вертолете.

Я вошла в лодочный сарай, куда ставили на зиму «Китобоя», и проверила топливный бак — там осталось немного горючего. Ночь была достаточно теплая, поэтому я столкнула лодку на воду и вскарабкалась в нее, безнадежно испортив платье. Впрочем, меня это не беспокоило. Я вознамерилась вернуться домой, и настал решающий час. Дело не терпело отлагательств.

Я оттолкнулась, и моторка поплыла в гавань. Стоял отлив, светила полная луна, вокруг не было ни одной лодки, так что никто не стал бы мне препятствовать или задавать вопросы.

Я боялась, что потрачу часть бензина, заводя мотор, но все оказалось проще, чем я думала. Я заглянула в канистру — она была заполнена до половины. Стоял штиль, а луна светила так ярко, что я не опасалась налететь на скалы. Не сомневалась, что все будет в порядке. Главное, не наделать глупостей и не свалиться в воду. Некогда Ева говорила Линдли, что у пятидесятилетней женщины есть примерно пятидесятипроцентная вероятность выжить, проплыв пятьдесят ярдов в десятиградусной воде. Это одна из причин, почему не следует никуда плыть, оказавшись за бортом. Нужно оставаться на месте, не тратя энергию, и ждать, когда кто-нибудь тебя спасет. Если начнешь работать руками и ногами, кровь прильет к конечностям, отхлынув от жизненно важных органов, и ты погибнешь почти наверняка. А в ноябре температура воды ниже десяти градусов.

Когда я вышла из гавани и берега перестали меня защищать, подул холодный ветер, появились волны, хоть и не очень большие. Вдобавок суша была близко, поэтому я не волновалась. И все-таки ситуация казалась мне довольно странной и неуместной. Звезды светили по-зимнему ярко. Все предыдущие зимы я провела на острове, но еще никогда не выходила в море в такое время года. Мы убирали лодки в сарай довольно рано, сразу после Дня Колумба, потому что лодочная мастерская закрывалась до весны, а ремонтировать лодки можно было только там. Поздней осенью в море выходили только владельцы больших шлюпок из Глостера, ну и некоторые рыбаки.

Я уже почти добралась до острова, когда до меня дошло: какая ирония судьбы… Это произошло внезапно. И тогда я начала смеяться, так сильно, что чуть не вывалилась из лодки, — пришлось выключить мотор, сесть и успокоиться.

Как там говорила Ева? «Обратной дороги нет». Так и получилось — буквально, а не метафорически. Приблизившись к острову, я поняла, что причала нет. Стапеля висели высоко над водой, как всегда, когда Мэй поднимала их на ночь, но причал, с которым они соединялись, пропал. Его, по обыкновению, вытащили из воды на зиму, но отчего-то я об этом позабыла. Вот о чем беспокоилась Ева, когда отправилась за Мэй, и вот почему она вернулась одна. В отсутствие причала Мэй не могла выбраться с острова до весны, разве что вертолетом, а на это она никогда бы не согласилась. Мы говорили об этом буквально в прошлые выходные, но я забыла, что если Мэй не может уехать в Салем, то и я не смогу попасть домой. Единственным вариантом оставался Бэк-Бич, но только не зимой. Лодку разбило бы в щепки. Я попыталась проявить великодушие и вернуться на Остров желтых собак, но Ева была права, когда сказала, что обратной дороги нет. И теперь это отчего-то казалось мне чертовски забавным.

Я сидела в лодке с выключенным мотором и смотрела на остров. Он был недалеко от меня, но с тем же успехом мог быть за миллион километров. Я понимала, что надо вернуться в город, но не могла сдвинуться с места. Ни назад, ни вперед. Просто сидела в лодке, в вечернем платье, и хохотала как безумная.

Джек подумал, что моя моторка сломалась. Он показался из-за острова — там его отец оставил несколько ловушек. Джек вытаскивал их на зиму: вся лодка была завалена маленькими ящичками. Впоследствии он сказал, что не собирался выходить в море тем вечером, но отец несколько недель стоял у него над душой. Джек решил наконец покончить с работой и отдохнуть. Поскольку луна светила ярко, он сразу заметил «Китобой». Наверное, Джек понял, что это я, лишь когда подплыл ближе.

Увидев вечернее платье и длинные перчатки, он не стал спрашивать, что я тут делаю и какие проблемы с мотором. Даже не поздоровавшись, просто схватил меня за руку, втянул к себе в лодку и сунул свою куртку, а «Китобой» взял на буксир. Судя по всему, он был зол. Долго молчал, а потом наконец спросил:

— Ты просто дура, или у тебя серьезные неприятности?

Я не знала, что сказать, а потому не ответила.

Летом я все-таки вернулась на остров. Так мы решили с Евой и моим психологом. Мэй стало лучше, и мне тоже. В письме мать выразила надежду, что я приеду на лето. Сказала, что ждет меня с нетерпением. Бизер так и не приехал. Он отправился в научный лагерь при Калифорнийском университете. Все, включая Мэй, согласились, что брат правильно поступил.

Наши с Мэй отношения изменились. Впрочем, они были вполне сносны. Мать действительно пришла в норму. Она избавилась от депрессии, и я начала задумываться, что, возможно, Мэй действительно знает, что делает. Может быть, в отличие от всех нас, мать здраво оценивала собственные возможности и действовала в соответствии с ними.