Всеволод Каринберг - Матрица или триады Белого Лотоса

Ночью на Волхонке-13 - бессонница, беспредельное одиночество и сиротство. Когда чешутся вены на руках, и тело облито нездоровым потом. Как - ударяет, обваливаясь, казалось в груди, падающий с верхних этажей на подоконник подтаявший снег, и вслед в беспросветной темноте - редкие капли вечного дождя бьют по голой жести.

И приснился Владу сон.

"Ливень в Москве выгнал меня с Арбата под своды станции метро "Смоленская".

При реконструкции вскрыли один из закрытых проходов, и я прошмыгнул туда из любопытства. Открылся неработающий эскалатор вниз, в иные подземные залы. Громадные пространства выдержаны в цвете потемневшей в земле кости, они обшиты старинной лиственничной вагонкой, крепкой, как рессорная сталь, совсем не тронутой тленом и грибком. И не удивительно - воздух был сух, словно в соляных копях.

В залах, словно посетители, ходят неторопливо метростроевцы, сидят в кафешках по очкурам, и в еще более просторном конференц-зале. Спросил, как можно проехать до остановки станции Кропоткинская. Мне ответили по-английски. Потом, подошедший пожилой работник в кителе обратился к молодому по-русски, мол, "посмотри помощник, где соединяются ветви путей". Оказалось, что на стене обозначены только работающие станции, а соединений с новыми - нет.

Иду все дальше. Похожее я видел на Парижском метро глубокой закладки - большие подземные пространства, где широкие эскалаторы рядами спускаются полого в еще более глубокие, с высокими потолками, станции, все абсолютно современное - кафель и хромированные поручни. Внизу множество тоннелей и переходов, темных из-за кажущегося беспредельным подземного пространства. В залах, словно застекленные окна с реалистическими картинами в сумеречных тонах, где солнце светит в расплывающейся мгле.

Одна из панелей приоткрыта, вышел туда, оказалось, что это застекленный балкон, а в нем нарисованный город и наблюдательное окно. Под ним, еще ниже и просторней, бездна подземной выработки, даже голова закружилась, освещенное тускло, не пробивающим до дна, фонарем-солнцем.

Внизу видны бегущие в белой одежде маленькие фигурки людей, словно ручейками растекающиеся по дну подземного котлована, их преследуют одетые в черную униформу охранники. Сразу видно - внизу восстание.

Подземных выработок нигде не пересекаются, спуститься вниз можно, только преодолев вертикальные штольни. Повстанцам вырваться сложно даже на уровни, где проложены рельсы среди выработанных пространств и мертвых нежилых бараков, сколоченных вдоль путей из обычного горбыля, и крытых черной толью. Беглецов выслеживают охранные черные отряды и отлавливают группами, куда-то уводят. Все повстанцы имеют белесоватый цвет кожи, независимо от расы.

Эти люди - другие, их сознание не привязано к яркому многокрасочному миру поверхности. Социум для них - все, он кормит, заполняет досуг работой, дает женщин и удовольствия. У этих людей нет того, что наверху называют подсознанием, мир устроен удивительно просто. Нет иррациональных чувств: любви, ненависти, соперничества, главенства - все предельно рационально, и задано Социумом. Идеальное общество разумных, равных по рождению существ. Настоящее братство трудящихся.

Минеральные запасы выбраны с земли, и нет смысла поднимать руду на поверхность для переработки. Заводы находятся в недрах, под городом. Часть воздуха атмосферы с поверхности ушла под землю, возникли новые муссонные ветра в штольнях и выработках, не насыщенные запахами, гигантские сквозняки по подземным норам.

Обыватели наверху не знают, что их рафинированный мир построен на труде подземных, исчезнувших навсегда людей. Что, заключив с властью пожизненный контракт, они оказались в темной области Социума. Коллективное сознание там, наверху, Ноосфера, полностью подчинена никуда не ведущей виртуальной структуре Социума, с его безудержным потреблением и чувственными наслаждениями. Наверху не знают о существовании производственных пространств глубокой закладки. Туда уходят, оттуда никто не возвращается. А кто вырывается наверх в Москву Пожарского и Лужкова, не может больше жить среди обитателей верха. Их мировоззрение столь разнится, что люди глубокой закладки не понимают людей поверхности. Да и о чем они могут говорить между собой. Наверху не понимают, что жизнь и радость - это труд, а основы общения - это братство. Под землей нет размножения, так как солнце не регулирует исчезнувшие из подсознания основные инстинкты человека-зверя, а новые хозяева не заинтересованы в ценностном воспитании в духе верхов. Для человека все перевернуто - верхи их Социума, черные, властвующие над их человеческой природой, - и есть звери. А почему Зверю должны подчиняться люди, никто из них не знает - так устроен их мир глубокой закладки. Никто из людей не помышляет быть на стороне уничтожения, вселенской силы - хищного Зверя. Они - сторона созидания и сохранения, и всегда сильны были своей сплоченностью, ведь в их Мифе хищник будет уничтожен окончательно, если они победят Зло в своем подземном Раю.

- А, как же Природа: небо, цветы, животные, реки и моря, - спросил я у старика, похожего на лобастого Лао-цзы с двумя макушками на голове. Он был одет в белый комбинезон из грубой парусины, с маленьким кармашком оранжевого цвета напротив сердца, в виде положенного набок бубнового туза.

- Это все иллюзии верхнего мира. Разве вы пользуетесь ими, они что-то значат в вашей судьбе? Там, - указал он сухим пальцем, - ничего на самом деле нет, пока Зло властвует. А наши мертвые всегда с нами. Их убило Зло. Когда наверху для вас - все закончится, - они воскреснут для вечной жизни, не зря мы их складируем в дальних, самых лучших катакомбах.

- Кто воскресит? - не понял я старика.

- Их товарищи.

- А господа?

- Кто? Эти, в черном? Они рассеются, как пыль в штольнях! Мы и сейчас их выбрасываем наверх, где тлен и разрушение.

- А...- хотел я что-то сказать, но в выработках раздались резкие гудки зуммера.

- Смена, - сказал спокойно старик и перестал меня замечать, молча достал из кармашка маленький оранжевый шарик и сунул его в рот, поднялся и ушел. Исчезли охранники, люди в белых комбинезонах без карманов построились в шеренги, и их колонны разошлись по выработкам - работа это святое".

Строительство на народные деньги очень выгодно, что подтверждал весь опыт Церетели еще в ходе возведения "долгостроя" эпохи Генерального секретаря, Четырежды героя Советского Союза, маршала Брежнева, - Мемориала на Поклонной Горе. Тогда были задействованы и финансировались многочисленные мастерские скульпторов-монументалистов и художников Академии Художеств СССР на многие десятилетия. А вы что - подумали? "Культурную" элиту страны финансировало советское государство? В одной только Москве официально числилось до 10 000 художников и около 900 скульпторов. А еще, на каждого члена союзов скульпторов и художников приходилось два-три подмастерья, выполняющих основную работу в мастерских.