Всеволод Каринберг - Матрица или триады Белого Лотоса

"Ты не такая, и все время не такая, другая - ну что ж, это остается единственно неизменным - проклятие ему и благословение в этом. Как мне хочется тебя увидеть! Не видеть тебя, и жить минутой прошедшей... глупо, но сердце заставляет пережить снова..., - всё время ты была новой, и сердце мое привыкло к такому непостоянству, и жило им. И сейчас живет им. Даже во снах моих ты печально сдержанна, и я не могу побыть с тобой, сколько хочу, все время ты уходишь...- боль, тоска тогда со мной, нахлынет... и хоть вой, хоть скрежещи зубами, а ты там... Около тебя, я хоть иногда мог видеть тебя, смириться, что так и должно быть, и быть счастливым, мог жить воспоминанием до следующей встречи с тобой. А здесь воспоминание стало несбывшимся, и не дает успокоения. В настоящем трудно жить без любви, что-то в нём есть от сцены, где мы играем роли, придуманные не нами, живем с напряженным ожиданием чего-то безвозвратно теряемого каждое мгновение - мы не живем!

Весна и ветры, и пустое холодное небо, и оттаивающая мёрзлая земля, и разлагающиеся трупы животных, погибших зимой на ней; лето с туманами над бухтой и поселком, но лето - пустота без тебя, даже комары и горящая в ночи лампочка транзистора на кордоне; зима, встреча с тобой, падающий рыхлый снег, и фонари по улице, а еще тишина в лесу, черное небо и звезды по дороге на кордон - для меня это все связано памятью о тебе. Память моя шутит надо мной, возможного нельзя повторить, им можно было только жить, тогда. А прожитую жизнь нельзя изменить, но для глупого моего сердца, живущего прошлым, это невозможно понять".

Отсюда, с перешейка пологого берега над морем видно стало только тогда, когда это началось. Среди купающихся выделились двое своими медленными движениями и молчанием. Она хочет выйти из воды, хочет это сделать быстрее, хотя в панике не барахтается. Перед ней ощутимая преграда, вода, её сопротивление. Она то плывет, то пытается пройти, и все время краем глаза наблюдает за ним. Вот, кажется, он уже оторвался от нее, тогда два-три взмаха руками и он нагоняет её, тащит снова на глубину. Она сопротивляется, пытается оторвать его руку от своей, но вот и две её руки попали в плен. И тогда он начинает целовать её губы, лицо, что сможет достать. Она старается увернуться, то отвернет лицо в сторону и запрокинет голову, так что он целует её шею за ухом, там, где мокрая прядь волос прилипла к ней. Все её тело сопротивляется, борется, но его руки крепко держат её. Её спина напрягается, груди под мокрой темной тканью, плотно облегающей их, сходятся, и видно как глубоко и напряженно она дышит.

Вот она вырывает руку из воды, отодвигается чуть в его крепких объятиях и с силой бьет его по голове, по лицу. И все это молча, без единого слова и крика. Он от ударов не отрезвляется, и кажется со стороны, что он их не чувствует, может быть, правда не чувствует. Вот она вырывается и снова пытается уйти от него, выбраться из воды. И снова он теряет её, и, кажется, не замечает, и снова догоняет, и снова у них идет борьба, безмолвная, но яростная, без лишнего движения рук и тел, без лишнего всплеска, как будто их тела вжились в эту воду, и сама вода не дает кончиться этому.

Но она вырвалась в последний раз и поплыла, он за ней, но она уже твердо встала на дно. Руки и грудь её уже обнажились, и вместе с телом помогают преодолеть сопротивление воды, разворачиваются с каждым шагом и как бы бросают его ещё на небольшое расстояние вперед к берегу. Вот и бедра и мокрые ноги участвуют в этом движении, и она вырвалась на берег.

Он оставил преследование и вернулся назад, где глубоко, и начал нырять с головой, так что на поверхности воды покажется то спина, то блеснут ноги, то снова покажется голова, взмах руками, проплывет немного и снова ныряет, гибкое тело на миг появится на поверхности, он как будто хочет охладить свою страсть. Изредка он бросает взгляд на нее, смотрит, как поспешно она натягивает платье, извиваясь всем своим мокрым телом.

Одевается, берет полотенце и босоножки в руки, и, не смотря в его сторону, быстрым шагом идет по траве вверх по склону в сторону бухты. Тогда он прекращает нырять, выходит из воды и бросается на траву в изнеможении, там, где она только что одевалась. Лежит некоторое время недвижно, уткнувшись головой в руки, потом поднимается, садится, откидывается назад на руки и смотрит вверх на небо и яркое солнце невидящими глазами.

"Я не могу сойтись ни с кем, ласкать, целовать и любить, - я чувствую себя вором, крадущим у себя самого. Я уже не мучаюсь фантазией, что когда-нибудь, в радостный и злой день скажу тебе: "Пожелай мне счастья в моей жизни, - я нашел девушку лучше тебя - она мила и порочна". То, что возникало рядом с тобой, не назовешь желанием, я не мог сопротивляться этому, как перед пламенем, всё горело во мне до испепеления, и дрожало, как будто вижу вечное, во всей его силе и гневе. Все представления о счастье, красоте, любви застыли в судорогах, словно повеял холод забвения. Забвение! Что оно унесет? Жизнь, но прожита она без усилий и ничего не стоила. И я падаю, падаю, даже унижение не спасет, - ширма задернута - душа требует одиночества. Я не могу кричать, как сумасшедший у Сервантеса: "я стеклянный, не подходите близко; дети, не кидайте в меня камни". Любить и не найти взаимности - значит сознательно уничтожить себя, это значит заставить себя страдать и не найти себе утешения".

"- Твои письма нашли меня...

- Я была взволнована до глубины души...

- И даже не знаю, как и с чего начать...

- Что поделать, я люблю другого, очень люблю, и меня никто больше не интересует...

- Я не могу иначе...".

Он брел по берегу моря. Отвесная скала отталкивала к прибою. Волна с белыми разводами пены глубоко отступала вниз, волоча струящуюся в море гальку, но подходила новая волна, бугрилась, набегала и с шумом падала на катящиеся камешки, заворачивая их снова к берегу. Он нехотя подтягивал ноги, скрипя по мокрой гальке и тихо двигаясь по черным кучам, выброшенных морем водорослей. Пошел дождь. Капли пузырились на отступающей воде, на гребне следующей волны, сыпали на камни, заросшие буйно колючками прибрежного шиповника и барбариса, на сочную траву на крутых склонах сопки с вызывающе ярко-желтыми цветами саранок.

Дальше, в пространстве за мысом, выдвигался другой дальний мыс, серый в пелене дождя и низко нависших над ним темных клочьев туч. Он уже не манил, там было тоже, что и здесь: набегающая волна, скала, галька, выброшенные на берег пластиковые поплавки и разбитые ящики, непрерывный дождь и рядом туманный простор моря.

Он обернулся назад, в сторону покинутого им поселка, белые пятнышки высвечивались в прорыве завесы туч и моря, у подножья сизых сопок рядом с небольшим островом на краю горизонта. Он сел на холодный камень, разулся, встал с зажатыми в руке ботинками, размахнулся и забросил их в расщелину в густой кустарник. Потом сошел к воде, волна омыла его ноги, и он ступил вместе с уходящей из-под пальцев галькой в воду. Новая волна ударила в колени его, но он вошел глубже, огибая залитые водой камни, вода отовсюду подступила к груди, он оттолкнулся в набегающую волну, она легко его подняла, и он поплыл, удаляясь, все дальше и дальше от шумящего позади прибоя...