Скотт Туроу - Законы отцов наших

В коридоре у первого попавшегося человека, которым оказалась духовная сестра в темных очках, с ярко выраженной афроамериканской внешностью, я спросил, где можно найти Хоби Таттла. Девушка не сразу ответила на вопрос. Она сидела за старым ученическим столом школьного образца, который притащили сюда не иначе как из аудитории, и читала Кейна. На стенах красовались лозунги, в которых были использованы цитаты из Фредерика Дугласа и Мартина Лютера Кинга.

— Кто ты?

Я ответил ей:

— Друг. Товарищ по комнате.

— Ты наркоман?

— Если хочешь обыскать меня, пожалуйста. Я не возражаю. — Я поднял руки.

Комната, где я спустя десять минут нашел Хоби, была целиком отделана черной и белой кафельной плиткой в шахматном порядке, размером восемнадцать на восемнадцать дюймов. Плитка покрывала не только пол, но также стены и потолок. Сначала у меня зарябило в глазах. Впечатление было такое, будто я смотрю в калейдоскоп. Распахнув дверь, я увидел Хоби, который сидел в углу у простой тумбочки стандартного образца, оклеенной черной бумагой. На нем была длинная кожаная куртка. Сначала я подумал, что он болен или пьян, однако Хоби улыбнулся вполне осмысленно, и мне стало ясно, что он в здравом уме. На полу рядом с ним, в нескольких дюймах от его руки лежал большой вороненый пистолет. Я никогда еще в своей жизни не видел пистолета, кроме как в кобуре у полицейского, и поэтому с удивлением воззрился на него.

— Ты что, хочешь застрелить меня? — Он слегка улыбнулся и жестом пригласил меня войти. Я обвел рукой стены. — Психоделия?

— Эта штука действует.

— Если посмотришь через увеличительное стекло. Как поживаешь, дружище?

— Все зашибись, — ответил он.

В действительности вид у Хоби был неважный. Несмотря на темный цвет кожи, было заметно, что у него покраснели переносица и ноздри. Похоже, его предубеждение против кокаина в трудную минуту дало трещину. Хоби сказал мне, что в свое время здесь была берлога Кливленда, где он проводил большую часть свободного времени.

— Да, твой приятель Кливленд угодил в переплет. Дело пахнет сроком, и притом серьезным.

— Понимаешь, какая штука, все было подстроено. Копы сами подкинули ему дурь. Просто кое-кому очень не по душе, что черный, который умеет постоять за себя и за своих ребят, учится не где-нибудь, а на юридическом.

Такова была официальная версия «Пантер». Тот, кто заменил у «Пантер» Элдриджа Кливера на посту министра информации, в выступлении по радио назвал арест Кливленда грязной провокацией. Однако подобные напевы все мы слышали уже далеко не раз, и они не производили впечатления. Все то, что встало между Хоби и мной, что мешало нам вернуться к прежним дружеским отношениям, выразилось теперь в его одухотворенном пересказе этой грустной маленькой лжи.

— Я уезжаю в Канаду, — сообщил я ему.

— Да, — сказал он. — Старушка Люси говорит, что собирается составить тебе компанию.

— То же самое она говорит и мне. Ей нужно сменить обстановку. После всего, что у вас там было, она просто сама не своя.

— Да, вот такие дела, — произнес Хоби безжизненным голосом.

— Вот такие дела, — ответил я. — Так что, если вдруг услышишь, как канадцы говорят «клево» вместо «все путем», — тебя это не удивит.

Мне очень хотелось немного развеселить его, вселить в него хоть чуть-чуть бодрости. Я хотел, чтобы он был тем, кем был всегда, моим другом. Хоби криво усмехнулся:

— Вообще-то я надеялся, что ты забежишь на минутку попрощаться.

— Ну вот, хотя бы теперь я оправдал твои ожидания, дружище. Знаешь, тут у меня появились кое-какие серьезные проблемы. Надо залечь на дно.

— Тебя уже начали искать?

— Не исключено. Хотя говорить что-либо определенное еще рано.

Я не знал, насколько мог ему доверять. Обладавший прекрасным слухом, Хоби в совершенстве усвоил произношение и обороты речи городских низов. Его отец, я был уверен, не раздумывая, дал бы ему затрещину, услышь он его речь. Наверное, в этом и загвоздка, думается мне. Хоби взял все, чем, по мнению его отца, он должен был обладать, и положил это в обертку другого поколения. Оказавшись за две тысячи миль от отчего дома, вне тени, которую отбрасывало на него влияние Гарни, он учился быть в ладу с самим собой. Как часто бывало, я примерял ситуацию на себя, и итоги сравнения не могли меня утешить.

Издалека со стороны площади донесся восторженный рев толпы. Забастовщики разошлись не на шутку. Хоби с усталой неподвижностью оглянулся на окно, задернутое черной шторой, и закряхтел точно старик:

— Ребятишки устроят Трики веселенькую жизнь. Ему точно придется прекратить войну, а то они никогда не вернутся за парты. — Эта мысль вызвала у Хоби усмешку.

— Они делают то, что в их силах, Хоби.

Он поднял руку. В действительности ему было все равно. Мы замолчали.

— Может быть, поговорим насчет ЦПИ? — предложил я немного погодя. — Наверное, это беспокоит тебя больше всего?

Он даже не шелохнулся. Медленно прожевывая слова, выползавшие из его рта, как фарш из мясорубки, Хоби ответил:

— Я тут ни при чем, но раз уж ты спрашиваешь, скажу тебе еще раз: я ничего не сделал, кроме того, о чем ты уже знаешь. Однако и этого может хватить, чтобы оказаться в дерьме. Ты же слышал насчет отпечатка пальца, обнаруженного на остатке?

— О, Хоби! Господи Иисусе! — Только теперь до меня дошло, что Джун, должно быть, имела в виду именно это.

— Меня держит в курсе один из этих долбаных товарищей Кливленда. Эти скоты устроили взрыв и в моей голове. С другой стороны, — Хоби взял пистолет и приставил его к своему виску, — эта игрушка может пригодиться. — Он улыбнулся. — Или пристрелить кого-нибудь? — сказал он, и дуло пистолета повернулось в мою сторону.

— Давай не будем спешить. Авось обойдется.

Хоби пожал плечами, признавая мою правоту.

— Так что же тебе снится в твоих дурных снах? — спросил я. — Что у Кливленда развязался язык? Это тебя страшит больше всего?

Если у Кливленда начнется ломка, копам не составит труда выпытать у него все, что им нужно. Возможно, он уже раскололся, хотя Эдгары утверждали, что посетители Кливленда, навещавшие его в выходные, смогли передать ему кокаин.

Хоби считал, что с этой стороны ему нечего опасаться.

— Кливленд, парень, такой орешек, который им не по зубам.

— Значит, он заговорил?

— Он заговорит, только когда сам захочет. Но дело в том, что, может быть, он и сказал кое-что, ну так, самую малость. Может быть, он хочет привлечь внимание некоторых идиотов.

Судя по всему, подобные мысли не выходили у Хоби из головы в последние дни, с такой готовностью он выкладывал эти предположения.

— Понимаешь, приятель, в организации сейчас идет внутренняя борьба, соперничество, если хочешь. Элдридж и Хьюи. Этот Хьюи — странный ублюдок, не такой, как все. Считает себя самым умным. Теоретик долбаный. Только и знает, что пускаться в такие абстрактные рассуждения, что просто глаза на лоб лезут. Он вот-вот должен выйти из тюрьмы. Кливленд больше тусовался с Элдриджем и его ребятами. А теперь Хьюи говорит, что сбыт наркотиков нельзя считать революционной борьбой, что это чистой воды уголовщина. Понимаешь? А все сводится к тому, что гребаный мудак хочет захапать все баксы для себя и своих козлов. Через них он распускает слухи, что, дескать, партию обманывают. Она, дескать, недополучает денег от операций с наркотой. Вот мразь!