Скотт Туроу - Законы отцов наших

Моя преданность, похожая на ту, что можно встретить в легендах, была бы идеальной, получи она лучший отклик. Сонни нравилось бывать в моем обществе, нравился мой своеобразный юмор, моя упрямая, безоглядная приверженность тем идеям, которые она считала справедливыми, пытливая и непоседливая сторона моего характера. Однако она запрещала говорить мне о любви под каким бы то ни было видом. В сентябре 1969 года она должна была уехать в Зону Залива, так как ее приняли в университет для старшеклассников Миллер-Дэмона. Там Сонни предстояло прослушать курс «Современная критическая мысль и философия» — по ускоренной межпредметной программе, дававшей право на защиту докторской диссертации по философии. Я терся возле нее, пока она в конце концов не предложила мне поехать с ней в Калифорнию. Я и сам втайне уже размышлял над этим, тем более что туда же собрался и Хоби.

— У тебя тяга к перемене мест? — то и дело пытался я поймать ее в ловушку.

— Нет.

— Кем мы там будем, товарищами по комнате?

— Мы будем жить вместе.

В этих опасных словах заключался соблазн, подрывавший устои морали. От такого соблазна я не мог отказаться. И вот мы отправились на Запад в моем желтом «фольксвагене», в караване из двух машин. Во второй машине ехал Хоби со своей юной подружкой Люси Макмартин. Рослый здоровяк, симпатичный, с хорошо подвешенным языком и забавными манерами, Хоби пользовался бешеной популярностью у женщин, и Люси бросила Истон, где училась уже на втором курсе, только ради того, чтобы следовать за ним. Люси была смышленая, остроумная — на манер Бетти Буп — белая девушка, немного веснушчатая, узкая в кости. Она всегда стильно одевалась — кожаные жилетки и кепи с маленьким козырьком, вроде тех, что носили «Битлз» в фильме «Хэлп». Правда, все это она приобретала в магазинах подержанной одежды. Хоби находил Люси сговорчивой, добродушной и вполне развитой, хотя и не без определенной доли хронической наивности, но все это становилось незаметным на фоне жизнерадостности Хоби, его бесцеремонности и напористости. У Люси за спиной мы звали ее «клевая», потому что таков был ее неизменный ответ на любой вопрос, начиная от «Как дела?» и кончая наступлением Вьетконга в сезон дождей.

Въехать в калифорнийский город Дэмон было все равно что пересечь государственную границу. За пределами университетского городка обитали мужчины, выглядевшие так, словно они стригли волосы карандашными точилками, и женщины в платьях с поясами. Молодежная культура процветала в атмосфере восточного базара. Подозрительные городские элементы — студенты, наркоманы, бродяги, хиппи — значительно превосходили по численности местное население. Семьи преподавателей и разных сварливых латиноамериканцев наблюдали за тем, как расползался во все стороны бульвар кампуса, плодя книжные магазины, места студенческих тусовок, лавки, где торговали курительными трубками, благовониями, бусами и прочей дребеденью, и новые бутики, продававшие одежду из макраме. Здесь в любое время дня и ночи было полно праздношатающегося народа: туристы-простофили и просто зеваки, взявшиеся невесть откуда, бродили туда-сюда, а уличные артисты — клоуны, барабанщики и волынщики — забавляли их в меру своих способностей. Жители Дэмона в парусиновых костюмах и широких бабушкиных платьях из цветастого ситца расхаживали по авеню среди босоногих хиппи, и у каждого была дворняжка, но не на поводке, а на веревке. На стенах зданий красовались эмблемы пацифистского движения и сердитые лозунги, иногда с нецензурными выражениями. Кое-где можно было увидеть даже призывы, прославляющие Вьетконг и Хьюи Ньютона, который тогда сидел в тюрьме якобы за убийство полицейского. Среди граффити очень часто встречались надписи округлыми буквами, которые приказывали: «Будь свободен!»

Атмосфера нонконформизма и презрения к вечным ценностям американского образа жизни воистину пленяла. Я воодушевился этими лозунгами, и мне казалось, что я держу руку на пульсе моего поколения — исторического, динамичного, эпохального, — которое стремительно летит куда-то вперед. Отважный новый мир с еще не определившимися пока очертаниями наверняка будет лучше, чем тот, который дали нам родители.

В первый же уик-энд Хоби повел нас в «Дионисий-69» на театральное действо в жанре хепенинга, где среди зрителей ходили абсолютно голые актеры. В следующий вечер там выступал Филлмор Уэст. Беснующаяся толпа, скрежет гитар, усиленный мощной аппаратурой в тысячи раз, одуряющий запах пота и наркотики, предлагаемые со всех сторон. На огромных экранах мелькали цветные амебообразные изображения со слайдов. Рок-фанаты расхаживали с видом: «Я, парень, покруче тебя». Хоби был без ума от этой жизни: столько клевых штучек, столько новых наркотиков, которые нужно обязательно попробовать! Первый гражданин антикультуры, он носил рубашки с цветными пятнами размером с грейпфрут, джинсы-колокола неимоверной ширины и авиационные очки с темными стеклами. А вдобавок отрастил могучую, как крона дуба, шевелюру, правда, без особой радости, потому что еще в Истоне постоянно не ладил с парнями, близкими к «Черным пантерам», которые называли его Томом из-за того, что он водил дружбу с белым.

Мы с Хоби выросли вместе с Университетским бульваром — единственным районом в Три-Ситиз, который любой мог назвать космополитическим и, наверное, одним из немногих в Америке, которые в годы нашего детства могли считаться интегрированными. Черные появились на Университетском бульваре и быстро попали в изоляцию благодаря четырем городским паркам, разбитым вокруг небольшого квартала, где их поселили. Однако начиная с 1930-х годов положение дел стало постепенно меняться. Негры, добившиеся определенного положения в обществе — врачи, дантисты, адвокаты, некоторые антрепренеры, — получили возможность селиться на белой стороне парковой зоны. Это привело к тому, что стоимость земли несколько понизилась, и мой отец, вечно искавший выгодной сделки, не мог противостоять соблазну. Таким образом я вместе с родителями перебрался в другой дом, поближе к центру и подальше от Хоби Таттла. Мы стали видеться реже. Хоби ходил в католическую начальную школу и, выделяясь среди сверстников ростом и физической силой, стал там заводилой. Мы снова встретились в младших классах средней школы и как бы заново открыли друг друга. Хоби-подросток открыто признавал, что его посещают странные мысли о науке, девочках и родителях.

В средней школе мы вместе преодолевали различные фазы взросления. Какое-то время мы были битниками и каждый день появлялись в беретах, солнечных очках и черных водолазках. Друг друга мы называли «Дэдди-о». По выходным в вечернее время мы сидели в подвале дома Хоби, обшитом досками, ели пиццу, слушали пластинки Тома Лерера и вели философские дебаты о половом возмужании, например, не является ли каждое женское влагалище уникальным и неповторимым, наподобие снежинки. В колледже мы приобрели репутацию чудиков, изображая из себя менестрелей. На спортивной неделе мы устраивали свое собственное представление: негр и еврей распевали песенки и торговали сколотыми вместе фото Джонсона и какой-нибудь светловолосой девушки, избранной королевой вечера или бала — Маффи, Баффи или Бетти. Немилосердно гнусавя, мы выводили старую мелодию Бинга «Я мечтаю о…».