Дмитрий Вересов - Черный ворон

Там было довольно просторно и солидно — хрустальная люстра, черные кожаные диванчики с гнутыми спинками, внушительный стол секретаря — молодого круглолицего таджика с погонами лейтенанта. Быстрым деловитым шагом Таня подошла к самому столу, достала из кармашка сумки удостоверение и сунула его под нос удивленно привставшему молодому человеку.

— Татьяна Захаржевская, «Известия», — четко проговорила она. — Небольшое интервью с товарищем полковником для очерка «Будни милиции».

Лейтенант сглотнул, вернул удостоверение Тане, исчез за дверью. Оттуда донесся хриплый голос:

— Да, что такое?..

Больше всего полковник Пиндюренко походил на прыщ — маленький, тугой, красный и раздражительный. Даже не посмотрев на Таню, он сердито бросил: «Вам что, гражданочка?» — и тут же вновь засунул круглый нос в раскрытую на его столе папку.

Таня села в кресло, не ожидая приглашения, открыла сумку и вынула оттуда японский диктофон (удачно приобретенный час назад в комиссионном отделе торгового центра «Садбарг»).

— Татьяна Захаржевская из «Известий». Товарищ полковник, будьте любезны несколько слов для центральной прессы о героической работе милиции Таджикистана…

Полковник поднял голову, среагировав, скорее всего, на словосочетание «центральная пресса».

— «Известия»? — переспросил он. — А это что будет?

Реакция на ее корочки была здесь, как правило, довольно острой. Народ начинал суетиться, чего-то пугаться. Да тут кого угодно на колени посадишь.

Во шугаются!

— Серия очерков «Будни милиции». Планируется опубликовать серию репортажей из всех пятнадцати республик. В корпункте порекомендовали обратиться к вам…

— А с начальством согласовано?

— С нашим — да. С вашим не успела. Но здесь едва ли возникнут проблемы — материал предполагается бодрый, позитивный, имеющий воспитательное значение.

— Да? — с легким сомнением спросил он. — И что вы хотите?

— Что-нибудь яркое, героическое. Вот недавно у нас прошел материал, как сержант Садыков, рискуя жизнью, вытащил девочку из Гиссарского канала. — Эту историю она вычитала сегодня утром в санатории, листая подшивку «Вечернего Душанбе».

— Что, неужели и в столице про нашего Садыкова писали? — заметно оживился полковник.

— Да, небольшая, правда, заметочка. Я не сообразила вырезку захватить. Завтра принесу, если найду. А нет — перешлю вам из Москвы вместе с сегодняшними материалами на согласование.

При слове «согласование» Пиндюренко важно кивнул головой. Таня показала на диктофон и нажала кнопку.

— Что ли, уже начали? — спросил полковник, завороженно глядя на вращающуюся кассету.

— Я потом все перепечатаю, подправлю, — успокоила Таня. — Итак, наш собеседник — один из руководителей МВД республики полковник Пиндюренко…

Она вопросительно взглянула на полковника.

Тот не сразу, но понял, и представился:

— Тарас Тимофеевич.

— Тарас Тимофеевич, расскажите, пожалуйста, нашим читателям о наиболее ярких и памятных страницах героических будней работников правопорядка республики.

— Наша служба, как говорится, и опасна и трудна, — начал полковник с явно заготовленной фразы, запнулся и трагическим шепотом произнес: — Можно снова?

Таня улыбнулась.

— Разумеется, Тарас Тимофеевич. Если вас диктофон смущает, я могу убрать и записать от руки. Только так долго будет и неудобно.

Полковник поднялся, обошел стол и, посматривая на Таню, крикнул:

— Myмин, два чая! И конфет из большой коробки в вазочку положи… Знаете, а может быть мы так сделаем: наметим сейчас круг вопросов, я распоряжусь поднять самые интересные материалы, просмотрю, скомпоную, а вечером, по прохладе, запишем… Вы где остановились?

«Вот это разговор!» — обрадовалась про себя Таня, а вслух, демонстрируя знание местных реалий, сказала:

— Дача Совмина. Полковник тихо присвистнул.

— Неплохо. Но наша министерская база отдыха не хуже, хоть и подальше. Розарий, знаете, павлины…

Сам-то хвост распушил, не хуже павлина, отметила Таня и как бы в задумчивости проговорила:

— Но нам понадобится помещение для работы.

— Это будет, — совсем обрадовался полковник и шумно отхлебнул крепкого чая. — Будет обязательно. Вы к восемнадцати ноль-ноль к главному входу подходите. Я «Волгу» подгоню…

— Приду, — пообещала Таня. — Только вы про материалы не забудьте. И я прошу вас посмотреть, что у вас есть на Гречук. Варвару Казимировну Гречук.

Пиндюренко замер. Прикинул по документам и резонно заметил:

— Ты не корреспондентка. Myмин!

— Масуд Мирзоевич предлагал мне остановиться в гостинице ЦК, но в интересах дела я предпочла правительственную дачу, — четко выговорила Таня.

Застывший на пороге кабинета круглолицый Мумин ел глазами начальство, дожидаясь указаний. Полковник, намеревавшийся, очевидно, отдать какую-нибудь нехорошую команду относительно Тани, оказался в замешательстве, вызванном последней ее фразой. Никто, находящийся в здравом уме, такими именами не козыряет впустую. А эта красотка, выдающая себя за корреспондентку, на идиотку не похожа. Если она действительно знакома с самим Сафаровым…

— Мумин, — тем же четким тоном проговорила Таня. — Будьте любезны, рюмочку коньяку для полковника.

Адъютант вопросительно посмотрел на Пиндюренко. Тот молча кивнул. Мумин вышел.

— Почему вас интересует Гречук? — сиплым голосом спросил он.

— Не меня, а более серьезных людей. Из Ленинградского обкома КПСС.

— Но почему вы?..

— Татьяна. Можно просто Таня.

— Республика у нас, уважаемая Таня, маленькая, а город — тем более. Да и дело было резонансное…

На столе полковника оглушительно завопил телефон. Пиндюренко поморщился и снял трубку.

— Слушаю… Здравствуйте, Джафар Муратович… Да… Да… Так точно… Сейчас поднимаюсь. — Он повесил трубку и обратился к Тане: — Генерал на совещание вызывает. Может, завтра?

— Завтра я улетаю.

Пиндюренко озадаченно посмотрел на нее. Да, покатать по Варзобскому ущелью не получится. Деловая попалась баба.

— К вечеру все материалы подготовлю…

В раскрытое окно залетал ласковый ночной ветерок. Шуршали листья, трещали цикады, сладострастно орали майнушки. Ветерок занес в комнату летучую мышь. Она покружила возле лампы и улетела.

Низкий журнальный столик украшало блюдо с дынными корками, объеденными веточками винограда и персиковыми косточками. В роскошной коробке сиротливо маялись три последних конфетки. Воинственно щерилась фольгой бутылка из-под шампанского. Таня листала папку.

Картина получалась ясная и полностью вписывалась в составленный Таней психологический портрет Варвары Гречук.

Еще на втором курсе медучилища Варя по большой и пылкой любви вышла замуж за молодого красавца-летчика, должно быть, до самой свадьбы скрывавшего, что летает он всего-навсего на допотопном «кукурузнике», опыляя инсектицидами хлопковые поля. Брак, судя по всему, получился удачный, у Варвары и Анатолия родились двое мальчишек. Но потом случилась беда. Старый, давно требующий замены самолетик Анатолия загорелся прямо в воздухе. Летчику чудом удалось посадить его прямо на хлопковую карту, но выбраться из кабины сил уже не хватило. Подоспевшие солдаты расположенной рядом воинской части сбили пламя, вытащили полумертвого пилота и доставили в город со страшными ожогами. Жизнь его была спасена, но превратилась в ад. От человека осталось обгоревшее, гниющее нечто — обездвижённое, слепое, воющее от бесконечной нестерпимой боли, временное освобождение от которой давали только препараты морфия. Из уважения к Варе, которая работала тогда реанимационной медсестрой в центральной городской больнице, безнадежного летчика продержали там целых четыре месяца. Но — дефицит коек, медикаментов, персонала. И Анатолия выписали умирать домой. А дозы, когда-то приносившие желанный покой, уже не действовали. По рецептам больному полагался какой-то мизер, еще сколько-то Варя выпрашивала у старшей сестры, еще сколько-то, впервые злоупотребив служебным положением, получила на аптекобазе по рецептам на несуществующих людей. Все всё прекрасно понимали, многие сочувствовали Варе и закрывали глаза на ее противозаконные действия. Некоторые же смотрели косо, шептались, втихаря жаловались начальству. Вскоре вышла негласная директива: медсестре Гречук без визы главврача препаратов не выдавать. Дальше все покатилось как снежный ком — Варе приходилось уже подкупать других сестер, вынося из нищающего дома последнее, недодавать больным… Выкрасть ключи от аптечного склада и ночами, убегая с дежурств… На втором ночном визите ее поймали, и поймали нехорошо — не медики и не своя вохра, а кем-то вызванный милицейский наряд. Был составлен протокол и заведено дело.