Дмитрий Вересов - Черный ворон

Он элегантно плеснул из термоса черного чаю в протянутую кружку, сходил за бутылкой и налил полстакана Фаллосу и целый себе.

— За успех предприятия! — произнес он, поднимая стакан.

В палатке зашевелились, и на свет божий явилось бледное круглое лицо под всклокоченной шевелюрой.

— Во! — торжествующе изрек Ник, показывая согнутым пальцем на палатку. — Нюх у Ванечки феноменальный. Ползи сюда, страдалец Муз!

— И зачем я так напился? — простонал Ванечка, выползая из палатки. — Клянусь, больше в жизни капли в рот не возьму.

— Как заметил Степе Лиходееву профессор Воланд, подобное излечивается подобным, — сказал Ник. — Правда, вечером ты, Ванечка, больше налегал на водку, но этого продукта у нас не осталось, а кой-какой другой продукт до возвращения Поля откупоривать не будем. Так что предлагаю тебе подлечиться благородной «Херсой».

— Ник, может, ему не надо? — спросила Елочка.

— А вот мы его самого спросим… Ванечка, вот тут мадемуазель Чернова, она же в недалеком, надо полагать, будущем мадам Рафалович, утверждает, что тебе не надо. Каково твое решение?

Ванечка вздохнул, поморщился, зажмурился, потом решительно тряхнул головой:

— Надо!

— Ну так иди и возьми, — сказал Ник, наливая второй полный стакан. — Как сказано выше, за успех предприятия! Закуски — на собственное Усмотрение.

Мальчики выпили и дружно крякнули. Елочка. присев на собственные джинсы, пила чай, дуя в кружку. Настала спокойная расслабленная пауза.

— Милиционер родился, — заметил чуть погодя Ник.

— Не, ребята, все-таки хорошо, что мы не пошли к Аргудовой. Сидели б сейчас, тосковали… — заметил Фаллос.

— Главное, чего мы там не видели? Как пьяный Зуев бахвалится и чистит рыло пьяному Смирнову? Как перепившийся Спирин, заблевав всю кухню, заснул в сортире? Как Малиновская вешается на шею всем подряд, а войдя в градус, уединяется со счастливчиком в чуланчик перепихнуться?

— Ник! — покраснев, крикнула Елочка.

— Печально, но правда… Итак, продолжим: Кислова, Меркель и Мартемьянова сидят в уголке, томно обмахиваются газетками и перемывают всем косточки. Соловьева…

— А чего Соловьева-то? — встрепенулся Ванечка.

— А Людка Соловьева весь вечер танцует исключительно с кавалергардом Лепко под страдальческие взоры Шехмана… Да, все же везунчик ты, Рафалович. Вот ни мне, ни Ванечке не позволили взять сюда наших возлюбленных, тогда как только тебе…

— Позволь, Ник, — серьезно перебил его Рафалович. — Про твою возлюбленную я вообще в первый раз слышу, а Ванечка ни в жизнь не решился бы позвать сюда Людку… Да и что бы она здесь делала? У нее другие интересы, и вряд ли она умеет ездить на велосипеде.

— Ну, насчет своей возлюбленной это я больше так, из принципа, — уступил Ник. — А вот Соловьева на велосипеде — это, согласись, волнующее зрелище. Особенно в велосипедных трусиках. Даю пять долларов за место на трассе сразу позади нее.

Ванечка отвел взгляд и налил себе второй стакан, не предложив больше никому. А Елочка вспылила:

— Все-таки противный ты. У тебя одна грязь на уме.

— Вечно явится поручик Захаржевский и все опошлит, — поддакнул Ник. — Но согласись, Елка, куда же девать трезвость и зрелость мысли, раз уж я ими столь щедро наделен? Да и грязи в своих грезах никакой не усматриваю — разве только Соловьева из седла в лужу шлепнется, что, кстати, вполне вероятно… Между прочим, за это надо бы выпить. Ванечка!

Ванечка с виноватым видом показал на бутылку, где на самом донышке плескалось граммов пятьдесят.

— Угу, — сказал Ник. — Вот если бы ты поступил так у Аргудовой, непременно получил бы по физиономии от Зуева или от дебила Кичигина. Но здесь все люди благородные, сплошь аристократы, а потому ограничимся репримандом… И опять-таки в роли спасителя выступает папа Ник, старший по снабжению. Фаллос, то есть, извини, Елочка, Леня — не в службу, а в дружбу, там, за палаткой, в моем рюкзаке…

— Может, хватит? — спросила Елочка.

— О чем ты говоришь, дитя? Может быть, сегодня мы единственный раз в жизни получили прайс ни в чем себе не отказывать.

За палаткой раздался восторженный вопль Рафаловича:

— Ух ты! Да тут «Чинзано» натуральное!

— Это ты у нас чинзано натуральное, — заметил Ник, — а в рюкзаке моем «Чинзано» натуральный. Два балла тебе по грамматике… Ну что, может, грянем нашу, пока Ленька Фаллос откупоривает?

— Ага! — радостно согласился Ванечка. — Давай-ка гитару!

— Подождешь, Бетховен. Только струны рвать умеешь. — И Ник плавным жестом поднял гитару, просунул шею под ремешок и прошелся большим пальцем по струнам.

— Вновь эти пьяные ночи, — начал он, и остальные тихонечко подхватили:

Только на сердце печаль.

Или забыть ты не хочешь,

Или ушедшего жаль.

Сердце терзаться устало.

В жизни все тлен и обман.

Дрогнет в руке исхудалой

Полный до края стакан.

Пели тихо, дрожащими голосами.

Припев же и Ленька, и Ник, и Ванечка грянули, как строевую песню:

Эх, черт возьми, гусар,

Страшней нет женских чар -

В глазах любовь, а в сердце их обман.

Ты чарку осуши да за пропой души,

А дальше смех, и слезы, и туман…*

< Текст А. Янковского и В. Волконского. Примеч. автора >

— Эй, а чарка-то где? — крикнул Ник. — Кто у нас виночерпий? Фаллос, ядрен батон!..

— Чарку еще заработать надо, — послышалось со стороны озера. — За дело, молодежь.

— Поль! — воскликнули все разом.

— Поймал чего-нибудь? — спросила Елка.

— Ну, у нас тут не рыбалка, а пикник, — сказал Поль, выходя из озерного тумана. — Снастей настоящих не взял… Но кое-что есть. — Он вывернул на землю рядом с клеенкой большой парусиновый мешок. — Вот, плотвы десятка полтора, окушки, один шальной сижок, правда, мелкий. На уху хватит. Так что, Елка, Раф, ножи в зубы и чистить. Я с вами. Ванечка дровишками займется. Ник за повара — воды в котелок и прочее. Сам знаешь.

— Знаю, — сказал Ник и пошел с котелком к озеру.

Поль был выше остальных, шире в плечах и явно постарше. Всякий, посмотрев на него рядом с Елкой — Еленой, решил бы, что это ее старший брат — и оказался бы совершенно прав. Как-то давно уже сложилось так, что в школе он больше водился с Елкиными одноклассниками, а точнее, с этими «тремя мушкетерами», с которыми сдружилась Елка. Эти в отличие от его собственных одноклассников и взрослых знакомых не заискивали перед ним из-за высокого поста отца, не подличали, не набивали себе цену. Они просто принимали его старшинство, слушались, как естественного вожака-и только. Собственно, сама идея этого велосипедного похода на следующий же день после выпускного вечера Елкиного класса принадлежала ему, и маршрут тоже разработал он. Он привел их, сюда, в одно из любимых своих мест на Карельском перешейке, всего лишь в двадцати с небольшим километрах от Горьковской — и почти не тронутое человеком. Тут между сопок протянулось целое ожерелье небольших озер, и некоторые из них соединялись протоками. На одну из таких проток он и пошел ловить рыбу, оставив «салажат» у озера. Ему, студенту-геофизику третьего курса, было с друзьями Елки легко и забавно. Каждый из них напоминал ему кого-то из животного царства. Ленька Рафалович походил на подрастающего гималайского медвежонка, Ник Захаржевский — на попугая, а Ванечка — на ежика. А Поль очень любил животных, как иногда ему казалось, больше, чем людей.