Дмитрий Вересов - Полет ворона

Летом Таня съездила на болгарские Золотые Пески, а на обратном пути Шеров встретил ее в Ужгороде, снял с поезда и отвез в горную курортную деревеньку. Места, которые они проезжали, представлялись Тане прямо-таки райскими. Вскоре брусчатую дорожку, круто вьющуюся меж отвесных стен и пропастей, за километр до въезда перегородил толстый полосатый шлагбаум. Шофер бибикнул, и из будочки неспешно вышел разъевшийся, исполненный непрошибаемого достоинства гаишник. Впрочем, разглядев в подъехавшей «Волге» Вадима Ахметовича, блюститель весьма шустро откозырял и дал отмашку. Шлагбаум стремительно взмыл в безоблачное небо.

В непростой этой деревеньке погостили они недолго, дней десять, наслаждаясь чистейшим воздухом, ходили по горным тропам стрелять куропаток, собирали опят, полазали по руинам средневекового замка, ловили в прудах зеркальных карпов. Попутно встречались с разными людьми, значительными и не очень, решали всякие вопросы. Здесь было хорошо, вольготно, пребывание омрачилось лишь одним пустячным эпизодом, как досадным, так и смешным.

С утра к Шерову с официальным визитом прибыл пузатый и надутый дяденька, распираемый от ощущения собственной важности. Они надолго уединились. Таня погуляла по холмам, вернулась — а мужчины все болтали. Ей стало скучно, и она решила съездить в соседнее село и отведать в тамошнем ресторанчике копченой оленины, которая накануне очень ей понравилась.

В ресторанчике было пусто. Вчерашний курносый официант поспешно принес ее заказ — зелень, порцию оленины, бутылку воды и…

— Шампанского я не заказывала, — сказала Таня, но чуть-чуть опоздала: официант уже откупорил бутылку и наливал в высокий бокал.

— Это от меня, уж не откажи, красавица, — бухнул откуда-то сбоку пропитой голос с непонятным, явно не украинским акцентом, и на соседний стул шумно приземлился грузный краснорожий мужичок. — Одну здесь уговорим, пару с собой возьмем… Олешка любишь? — Он чуть не носом ткнул в ее тарелку. — И олешка завернем, хошь целый оковалок, и айда на Латорицу!

Удивленная и раздосадованная таким хамским натиском, Таня в упор посмотрела на непрошеного кавалера. Редкие пегие волосешки, близко посаженные глаза неопределенного цвета, нос остренький — на вид типичный комсомольский вожак из сельских выдвиженцев, который много лет обжирался галушками и салом, щедро запивая горилкой.

— Не знаю, что такое Латорица, — холодно сказала она, — но меня туда что-то не тянет. Особенно с незнакомыми.

— Так познакомимся, — заявил пегий, обдавая Таню сложным букетом ароматов — водка, табак, «Шипр», гнилые зубы. — Яне Поп.

— Хоть и не поп, а шел бы отсюда, — с усмешкой посоветовала Таня.

Он что-то хрюкнул, налил себе шампанского, залпом осушил бокал и придвинулся совсем близко.

— Поехали, ну! — настойчиво прогудел он. — Искупнемся, позагораем, ну и прочее разное…

Он положил толстую потную лапу ей на плечо. Этого Таня уже не выдержала.

— Здесь искупаешься, клоп липучий! — отрезала она и вылила шампанское из бутылки ему на голову.

Он вскочил, сверкая глазами, и двинулся на нее. Она — спокойно ждала, сжимая в руке вилку, нацеленную ему в харю. Он остановился, пошарил в кармане, поднес к губам свисток и пронзительно засвистел. От входа к ним направился швейцар, бармен вышел из-за стойки, у дверей на кухню показался повар. Особой решительности в их лицах Таня не усмотрела.

— Да я тебя… — захрипел незадачливый кавалер, утирая морду рукавом расшитой рубахи. — Да я здесь участковый… Нападение на сотрудника…

Таня вилку не опускала. К мокрому правоохранителю подскочил официант, что-то зашептал в ухо.

— В таком случае, гражданин участковый, составляйте протокол происшествия. Дайте-ка ему карандаш, — обратилась она к официанту. — Записывайте: Захаржевская Татьяна Всеволодовна, местный адрес — Соколяны, коттедж номер три…

Участковый смачно плюнул на пол, буркнул что-то вроде «Предупреждать надо!» и вышел.

— Вы уж извините, — нагнулся к Тане официант. — Пересядьте за тот столик, будь ласка. А я тут скатерочку поменяю.

— Спасибо, не надо. Что-то аппетит пропал. Счет, пожалуйста.

Дома рассказала Шерову. Оба похихикали над злополучным околоточным, и вылетел из головы этот нелепый случай.

— Сапоги я, так и быть, беру за восемьдесят, а за пиджачок, уж извини, больше ста двадцати не дам, — сказала Нинка и отложила замшевый Танин пиджачок в кучку налево.

— Нинка, — устало сказала Таня. — Побойся Бога.

— Не хочешь — не надо, — бросила Нинка. — Больше-то все равно никто не даст. Немодное.

Она по-хозяйски развалилась в кресле в Таниной гостиной и стреляла глазами по сторонам — чего бы еще урвать по дешевке, раз уж такой случай подвернулся.

— Я бы еще вон тот хрусталек взяла, за тридцать, — сказала она, показывая на вазу, стоящую на серванте.

— Хватит, наверное, пока, — остановила ее Таня. — В другой раз.

— И то верно, — согласилась Нинка, — а то с тобой тут все сбережения профуфыришь… Но ты все-таки подумай, может, отдашь каракуль за триста. Больше ей-ей не могу.

— И я не могу. В комиссионке пятьсот пятьдесят дают.

Речь шла о той самой шубейке, в которой Таня бежала той жуткой февральской ночью на станцию и которая теперь, побывав в химчистке, мирно висела на вешалке в шкафу.

— Ну ладно! — Нинка вздохнула. — Ты, если что еще продавать надумаешь, мне первой скажи, а? Чай, подруги старые все же. Если бы я тебя тогда на халтурку не сагитировала, что б теперь было с тобой?

Таня молча пожала плечами.

— То-то, — удовлетворенно сказала Нинка и стала заталкивать отобранные вещи в предусмотрительно захваченную с собой приемистую сумку. — Эх-ма, на триста семьдесят рубликов раскрутила ты меня, подруга.

— На четыреста сорок, — тихо поправила Таня.

— Да где ж четыреста сорок, голуба моя?

Вынули вещи, стали пересчитывать, пересматривать.

Оказалось, что Таня права.

— Ну, извини, — пробормотала Нинка, пряча глаза. — Ошиблась маненько, бывает.

Она достала из сумки поменьше пухлый бумажник и принялась дрожащими пальцами отсчитывать десятки. При пересчете выяснилось, что она обмахнулась на двадцать рублей — и снова в свою пользу. Уличенная в этом Таней, она безропотно выложила недостающие десятки и облегченно вздохнула.

— Так, с делами все, — сказала она и извлекла из сумки бутылку «Столичной». — Теперь давай, девка, по-купочку спрыснем, про дела наши бабьи побалакаем.

— Лучше на кухне, — сказала Таня, пряча деньги в шкатулку. — Там и покурить можно, и закуска под боком.

Нинка, прихватив бутылку, отправилась на кухню. Таня достала из серванта две рюмки и последовала за Нинкой. Та уже уселась за стол и закурила. Таня достала из холодильника колбасу, огурцы, нарезала хлеба, разложила на тарелки. Нинка помочь не порывалась, только с бутылки пробку свинтила.