Дмитрий Вересов - Полет ворона

— Варламчик, зря ты переживаешь, по-моему, — робко вмешалась в их разговор Света. Спорщики скептически переглянулись.

— Вы играйте Танины песни — они хорошие, душевные. Шапиро посмотрел на нее, как на больную.

— Это, что ли, я буду петь про хризантемы и воротник малиновый? Скажешь тоже!

— А зачем тебе петь? Вы Таню попросите.

Все посмотрели на Таню.

— Ну, не знаю, — с сомнением проговорил Варлам. — Уж больно у нас стиль разный. Да она и не согласится…

— А, может, и соглашусь, — сказала вдруг Таня. — Я уже полгода без работы сижу, так отчего бы не попробовать.

Варлам призадумался.

— Попытка не пытка, — сказал он наконец. — Завтра сходим в наш бункер, посмотришь, послушаешь, а ребята на тебя посмотрят. Может, и получится что-нибудь.

«Бункер» находился в подвале нового кооперативного дома на Софийской улице, первый этаж которого занимало правление. Председатель, в свое время изгнанный из института за джаз, был неравнодушен к альтернативной музыке, да к тому же получал от коллектива «Ночного улета» некоторую арендную плату.

В большом низком помещении с голыми кирпичными стенами и усеянном окурками бетонным полом стояли громадные допотопные динамики, провода от которых тянулись к не менее страхолюдным усилителям. Когда Варлам с Таней спустились сюда, трое «ночных улетчиков» были уже на месте, настраивались, разогревались. Шапиро представил их Тане — огромного усатого ударника звали Биг-Бен, настоящих же имени и фамилии его никто Тане не назвал; длинноволосый, меланхоличный и отрешенный от мира басист откликался, хотя и не сразу, на имя Костя. Соло-гитарист Саня Клепиков, маленький, взъерошенный и нервный, носил естественную при такой фамилии кличку Клэптон, хотя тут же признался Тане, что его кумиром является отнюдь не глубоко уважаемый им Эрик Клэптон, а Джонни Роттен из «Секс Пистолз» — группы, основавшей прогрессивное направление, именуемое «панк-рок».

Из них Таню узнал только Биг-Бен.

— Вы послушать нас пришли? — спросил он густым басом.

— Нет, — ответил за нее Шапиро. — Отныне Таня будет работать с нами.

— Ты что, Шэп, совсем сдвинулся? — поинтересовался Клэптон. — Я-то думал, он телку привел, а он… На фига нам это надо?

— Клэптон, ты, конечно, классный музыкант, но идиот, каких мало. Объясняю — во-первых, так мы удовлетворим известное тебе требование дирекции нашей тошниловки, во-вторых, создадим себе клевую рекламу…

— Это как это? — спросил озадаченный Клэптон.

— Ты что, не знаешь, кто такая Татьяна Ларина?

— Которая из Пушкина, что ли? — вдруг ожил басист Костя.

— Сам ты из Пушкина, хипан зависающий! Из кино.

— И она будет наши тексты петь? — сквасив рожу, спросил Клэптон. — Сумнительно мне чтой-то…

— Ну, если только в подпевке, бэк-вокалом, — пояснил Шапиро. — Она ведь с нами только лабать в харчевне будет, вперебивочку — пара-тройка наших номеров, пара-тройка ее, с папой Шэпом у рояля. А на сэшэнах — это мы потом посмотрим, как будем въезжать друг в друга, да и захотим ли? Все же стиль совсем разный.

— Да уж, — буркнул Клэптон.

— Давайте начинать, — сказал Биг-Бен. — А то мне в два Ирку к зубному вести.

— Ты присядь пока, — сказал Шапиро Тане, подводя ее к старинному ободранному креслу, притулившемуся в самом уголке.

Музыка «Ночного улета» показалась Тане резкой, неприятно-агрессивной, а тексты — бессмысленными. Впрочем, насколько это можно было оценить при такой манере исполнения, работали ребята достаточно мастеровито, за исключением басиста Кости, постоянно сбивавшегося с ритма и обругиваемого за это последними словами, что, судя по всему, было ему до фонаря. Основной вокал вел Шапиро, подпевку басом делал Биг-Бен, а визжачую — Клэптон, который в промежутках между куплетами давал длинные виртуозные запилы на своей красно-серебристой гитаре. Сегодня разучивали новый шедевр, созданный Варламом, видимо, с лютого бодуна:

По полям,

По лесам

Ходит-бродит

Черная смерть.

Черная смерть, черная смерть

Стучит в мой дом, стучит в мой дом.

Черная смерть, черная смерть

Хочет съесть моих детей!

Припев и вовсе поразил Таню:

Не ешьте вы меня, не ешьте!

Как хорошо нам в Будапеште!

Отыграв это творение три раза, при этом вдрызг переругавшись и тут же помирившись, «Ночной улет» принялся, как бы специально для Тани, исполнять наиболее лирические номера своей программы. Одна из песен была даже посвящена ее тезке:

Симпатичная девочка Таня

Побывать захотела в Ботсване.

Ее негры поймали, юбку кверху задрали

И пустили гулять по саванне…

Прочее было в том же духе. Работать с таким репертуаром ей не хотелось даже на подпевке. Однако потом, когда Шапиро объявил перерыв, а Биг-Бен деловито достал из необъятного портфеля термос с кофе и кулек с пирожками и все принялись перекусывать, Варлам пояснил ей, что этого от нее и не потребуется. Отыграв две-три вещицы из западного рока и кое-что из своего, побезобиднее, ребята уступят сцену ей, он пересядет с синтезатора за рояль, и они врежут что-нибудь салонное, душещипательное, с белогвардейским душком — а это будет если не в стиле самой Тани, то вполне в стиле ее экранного образа, и среди ресторанной публики пройдет на ура.

Тут же и попробовали. Хотя в бункере не было рояля, Шапиро выжал нечто сходное из синтезатора. Таня спела, что вспомнила, — хризантемы, белой акации гроздья душистые, русское поле, и, конечно же, воротник малиновый. Для первого раза получилось неплохо. Понравилось даже Клэптону, который примерно с третьей Таниной песни тихонько взял в руки гитару и стал подыгрывать, неплохо попадая в строй. Будущее Таниного симбиоза с «Ночным улетом» показалось ей не совсем безнадежным.

Того же мнения оказался и администратор новой «стекляшки» в Купчино, спортивного типа мужчина средних лет, который вытаращил глаза, когда Варлам привел в его кабинет саму Татьяну Ларину, благосклонно выслушал его предложение и с ходу предложил Тане самую высокую ставку — пятнадцать рублей за выход при четырех выходах в неделю, на трешку меньше, чем получали все «улетчики», вместе взятые. К работе было предложено приступать хоть завтра.

Для репетиций они на паях с Варламом взяли напрокат пианино и поставили его в Таниной комнате.

Жизнь налаживалась снова, но вряд ли это была та жизнь, о которой мечталось Тане.

Да, материально дела ее шли хорошо, как никогда. Помимо ставки, аккуратно выплачиваемой за каждое выступление, Тане нередко перепадали богатые продуктовые наборы, которыми она прикармливала вечно голодных и безденежных Пятаковых, бесплатные ужины с вином — за счет заведения, а потом, случалось, и за счет приглянувшихся ей посетителей. Подгулявшие гости нередко заказывали песню или романс и щедро кидали за это червонцы и четвертные. Танин репертуар расширился в соответствующую сторону: «Пара гнедых», «Ямщик, не гони лошадей», «Дорогой длинною», «Господа офицеры», «Черная Моль». Шапиро где-то надыбал старинные ноты с песнями известной петербургской дивы начала века Изы Крамер, в том числе и известное всем по цитатам в «Золотом теленке» «Последнее танго» — душераздирающую историю танцовщицы Кло, увезенной с крошечной аргентинской эстрады в блистательный Париж, и ее бывшего партнера Джо, который пробирается за ней в Европу и, оттанцевав с ней прощальное танго, втыкает в несчастную Кло кинжал на глазах изумленного бомонда. А еще были «Черный Том», «Модель от Пакэна»…