Дмитрий Вересов - Полет ворона

Воронов зевнул и не спеша поднялся.

— Пойду пройдусь, — сказал он, потягиваясь, и добавил вполголоса, ни к кому вроде конкретно не обращаясь, но так, чтобы слышала его одна Елена. — А то начинаю выпадать из коллективных ритмов.

— Ты куда, Петрович? — вскинулся Кузин, и тут же подхватили бабы:

— Виктор Петрович, не уходите!

— Девочки, я ненадолго, — с легким кивком заявил оронов. — До правления и обратно. У меня на три разговор с городом заказан.

Кузин нетвердо встал, перетоптываясь, размял затекшие ноги и подошел к Воронову.

— Петрович, погодь-ка. На пару слов… Воронов пожал плечами и зашагал прочь, позволяя Кузину семенить следом.

За березками Кузин догнал Воронова, взял его за отворот куртки и жарко зашептал:

— Слушай, Петрович, выручай! На тебя одна надежда…

— Конкретнее, Санек, — сказал Воронов, стряхивая с куртки пальцы Кузина.

— Ну ты же знаешь, как у нас всегда… По полной программе, по-русски… Гуляй, душа! Ну там, всяко-разно, вино рекой, игры в бутылочку, песни хором, танцы под луной…

— Групповичок на лоне природы, — ухмыльнувшись, продолжил Воронов. — Ну и что? Чем я могу выручить? Не стоит у тебя, что ли?

Кузин покраснел.

— Стоит, не стоит! Не в этом дело. Надо будет — встанет как миленький… Ты вот что, Петрович… ты ж про звонок-то наврал, просто чтобы свалить отсюда по-быстрому. Тебе ж наши увеселения всегда были не очень. Сидишь, скалишься только…

— Да уж, не любитель, — согласился Воронов.

— Вот видишь. Выручай, а? Уведи отсюда эту…

— Кого? — спросил Воронов, хотя прекрасно понял, о ком говорит Кузин.

— Ну, циричку эту малахольную, Чернову. Сидит, сука, глазами лупает, только кайф ломает — аж кусок в горло не лезет. Галка вон кипит вся, еще через стакан в волоса ей вцепится. Томка киснуть уже начала… Ну сделай, ну, будь человеком…

— И куда ж я ее уведу? В даль светлую?

— Зачем вдаль? — не понял Кузин. — Тут и поблизости грибочки произрастают. Взяли в ручки по кузовку и пошли себе на тихую охоту.

Воронов призадумался.

— Попробую. Обещать не обещаю, но… Если получится — с тебя бутылка.

Кузин обреченно кивнул.

— За магнитофон головой отвечаешь, — добавил Воронов.

— Само собой.

Они вернулись на пригорок. Кузин отправился строгать сало, а Воронов направился к Елене, которая сидела стороне от прочих рядом с магнитофоном и слушала Джо Дассена.

— Нравится? — спросил он.

— Дассен? Не особенно. Но все веселей, чем пьяные бабьи разговоры… А вы что, уже позвонили? Быстро.

— Есть предложение, — деловито сказал Воронов, словно не услышав ее вопроса. — Здесь уже лучше не будет. Если вы не любительница полусырой свинины второй категории, пьяных откровений, слез и танцев в голом виде, то не исчезнуть ли нам отсюда?

Елена внимательно посмотрела на него.

— Исчезнуть? Куда?

— Я приглашаю вас в здешние леса. Вы же там еще не бывали. Удивительные леса, богатейшие. Грибов — море. Вы грибы собирать любите?

— Нет. У нас в Солнечном на один гриб десять грибников.

— Ну вот, а у нас в Волкино на десять тысяч грибов два грибника — мы с вами. Пошли.

Она задумалась, потом решительно тряхнула головой.

— Пошли.

С собой они взяли корзинку, в которой Света принесла с кухни посуду, и полиэтиленовый пакет с ручками.

Лес подействовал на них обоих умиротворяюще. Воронов рассказывал о своем деревенском детстве, о родных брянских лесах, о ягодах и грибах, съедобных и ядовитых, о целебных лесных травах, о повадках диких животных. Елена слушала, и ей было интересно.

Воронов находил грибы за обоих. Он собирал штук пять-шесть, пока она находила хотя бы один — как правило, поганку, — а потом вставал рядом с ней и показывал:

— Ну вот же, вот он, прямо у вас под ногами! Какой красноголовик! Не наступите.

Она нагибалась и только тогда замечала гриб и брала его. Сознание столь явного своего преимущества над ней сделало Воронова благодушным и разговорчивым. От детства и отрочества он перешел к юности. У него была судьба, типичная для человека его склада: приезд в большой город с картонным чемоданчиком и аттестатом в кармане латаного пиджачка, завод, общежитие с лимитной пропиской, вечерний техникум, армия, снова завод, вечерний институт, квартира, в которую он тут же выписал из деревни мать, расчет вариантов и выбор пути. Целеустремленность, упорство, работа над собой, видение цели… И при этом он, рассказывая, не упускал ни один грибок на их пути, вынимал с корнем («Многие считают, что надо ножом срезать у земли, но это неверно — тогда начинает болеть грибница»), аккуратно складывал в корзину.

— Смотрите, какой здоровый! — воскликнула вдруг Елена.

— Где?

— Да там, у елки.

Она устремилась по направлению к большой темно-красной шляпке, высунувшейся из-под изогнутого елового корня. Но тут моховая кочка просела под ее ногой, и Елена неловко упала на бок.

Воронов кинулся к ней, помог встать.

— Как вы? Ничего не болит? Елена слабо улыбнулась.

— Да вот, нога немного.

Она сделала шаг, другой — и, вскрикнув, упала во второй раз.

— Подвернула, кажется, — виновато сказала она. — Ничего, как-нибудь доковыляю.

— Нет, — сказал Воронов, нагнулся и легко, как пушинку, поднял ее на руки. — Держите меня за шею. Крепче.

Он снова нагнулся, подцепил корзину и зажал ее в кулаке той руки, которая держала Елену под колени.

— Пустите, — сказала Елена. — Вам же тяжело.

— Нисколько, — он улыбнулся. — Да, хорошо ходить в лес с изящной женщиной.

— Хотя бы корзинку оставьте.

— Ну уж нет! Зря старались, что ли? Да и ушли мы недалеко. Не успели.

— Вы хоть знаете, в какую нам сторону?

— Я хорошо ориентируюсь.

Она крепко обняла его за шею. Его шаги укачивали ее как младенца.

— Давненько меня на руках не носили, — сказала она, заглядывая снизу в его лицо.

Он сосредоточенно молчал. Елена с наслаждением наблюдала, как тяжелеет его дыхание, переходя в сопение и пыхтение, как постепенно багровеет и покрывается потом его топорное лицо, наливаются кровью свинячьи, плебейские глаза, как начинают дрожать сильные руки, напряженно удерживающие ее и при этом не выпускающие корзину.

«Еще сто шагов, — подумала она. — Нет, лучше двести. Или пока сам не попросит… Нет, такой не попросит…»

— Стоп! — сказала она. — Спустите меня. Вы совсем измотались. Привал.

— Осталось-то всего чуть-чуть, — прохрипел он, не выпуская ее из рук.

— Тем более. Явитесь пред очи коллектива свежим и отдохнувшим.

Он усадил ее на мягкий сухой мох, поставил рядом корзину, утер рукавом лицо и усмехнулся.

— Коллектив до утра на берегу увеселяться будет. Если только дождь не зарядит. Я их знаю.

— Жалеете, наверное, что не остались с ними? Сейчас бы веселились и гуляли, а приходится таскать на себе взбалмошную стерву.