Дмитрий Вересов - Полет ворона

— Чушь какая-то, — сказал Павел. — Это так не похоже на Елку… на Елену.

— В том-то и дело, — согласился следователь. — Пока мне удалось опросить только соседей, свекровь потерпевшей — впрочем, от нее было мало толку — и некоторых прибывших на место происшествия… скажем так, коллег вашего отца, и на основании их показаний у меня тоже сложилось несколько иное представление о личности потерпевшей. Скажите, Павел Дмитриевич, летом одна тысяча девятьсот семьдесят шестого года с ее стороны имела место попытка самоубийства?

— Да, — прошептал Павел.

— Причина?

— Личная. — Павел сжал губы.

— Понятно. А скажите, пожалуйста, она знала, что у Дмитрия Дормидонтовича есть именное оружие?

— Наверное. Не знаю. Мы эти вопросы не обсуждали. Я знал.

— Давно знали?

— Пожалуй, с детства.

— И?..

— Простите?

— Не возникало желания… ну там, пострелять по банкам или перед сверстниками похвастаться?

— Нет. Вещи отца были для нас неприкосновенны. И потом, сколько себя помню, я никогда не любил оружия.

— Но пользоваться приходилось?

— Да. В экспедициях.

— Итак, насколько я понимаю, вам неизвестно, знала ли потерпевшая о наличии в доме оружия?

— Неизвестно.

— Так… А скажите, какие отношения были у Елены Дмитриевны с ее мужем, Вороновым Виктором Петровичем?

— Не знаю. Понимаете, последние годы мы были не особенно близки с сестрой. А Воронова я видел всего один раз — на их свадьбе, год назад. И сестру я с тех пор не видел. Завтра собирались встретиться… А вышло сегодня.

Павел замолчал. Следователь не торопил его. Лишь когда Павел достал из кармана сигареты, однофамилец из прокуратуры щелкнул зажигалкой, давая прикурить, и спросил:

— Она не могла повторить попытку самоубийства… по личной причине?

От неожиданности Павел поперхнулся дымом. Откашлявшись, он сказал:

— То есть из-за Воронова? Я сомневаюсь.

— Почему?

А что толку отмалчиваться… теперь? Елке все равно не поможешь.

— Понимаете, тогда, после первого случая, она сильно переменилась. Мне кажется, что она вообще утратила способность чувствовать. Любить, во всяком случае… Впрочем, я не знаю, что с ней было во Франции…

— А вы обратили внимание на зеркало? — неожиданно спросил следователь.

— Нет, а что?

— Там была надпись, сделанная губной помадой.

— Надпись?

— Да. «Прощай, изменщик коварный!» Павел невольно улыбнулся.

— Это из какого-то мещанского романса. Елка… то есть Елена могла такое написать только в шутку.

— Хороша шутка! Однако же мать Воронова показала, что по возвращении из Парижа ее сын несколько дней отсутствовал, а потом пришел и заявил Елене Дмитриевне, что уходит к другой женщине.

— Вот как? Я не знал. И как она к этому отнеслась?!

— Спокойно собрала мужу чемоданы и выставила его за порог.

— Вот видите! Даже если Воронов и ушел к другой, стреляться из-за этого она не стала бы.

— Я тоже склоняюсь к такому выводу. Тем более что ваша сестра, прежде чем воспользоваться оружием, вынула из него магазин с патронами.

Павел изумленно посмотрел на следователя.

— Тогда как же?..

— Видимо, до того она случайно передернула затворную раму и послала патрон из магазина в патронник. Потом она вынула из пистолета обойму, но не учла, что один патрон остался в стволе…

— Значит, все же неосторожное обращение? А может быть, был еще кто-то, и она не сама?..

— Теоретически не исключено. Однако ваши родители услышали выстрел, входя в квартиру. То же услышали и соседи. Некоторые даже выскочили на площадку. В это время или после никто не мог выйти из квартиры незамеченным. Конечно, гипотетический убийца мог, к примеру, сделать выстрел через подушку и уйти, оставив капсюль с детонатором в стенных часах или, скажем, под дверным ковриком. Но это уже из области детективной фантастики… Разумеется, мы проведем тщательную экспертизу вещ-доков, но убежден, что никаких следов присутствия второго лица обнаружено не будет…

Их разговор прервался диким криком из прихожей. Оба вскочили и выбежали туда. Трое здоровенных ребят — один в белом халате, один в милицейской форме, один в штатском — из последних сил удерживали извивающуюся всем телом Лидию Тарасовну, в лице которой не осталось ничего человеческого. Четвертый стоял у стенки, согнувшись и держась за живот. Ближе к дверям лежал неизвестный Павлу оборванец с разбитой головой. Рядом с ним валялась тяжелая стойка для чистки обуви. На шум выбежали люди из гостиной. В прихожей стало тесно.

— Спокойно! — крикнул следователь и протиснулся к группе, держащей Лидию Тарасовну. — Что тут произошло? Насибов? — обратился он к штатскому.

— Да вот, — начал он и тут же взвыл от боли. Вопрос следователя отвлек его внимание, он ослабил хватку, и Лидия Тарасовна, изловчившись, ударила его ногой.

— Что стоите столбами?! — заорал следователь на столпившийся народ. — Кто-нибудь, смените Насибова, подержите ее! А к этому врача, срочно!

Ближайший к группе милиционер схватил Лидию Тарасовну за руку и лихо заломил за спину. Мать Павла согнулась и зашипела.

— Осторожней, дуболом, руку сломаёщь! — крикнул следователь и вновь обратился к Насибову, потирающему коленку. — Рассказывай!

— Ну, мы, в общем… После уколов она вроде успокоилась, стала просить вывести ее сюда, посмотреть на дочь, проститься… Ну, она встала, мы вышли, а тут как раз открывается дверь и на пороге этот. Мы и глазом моргнуть не успели, а она вырвалась, схватила подставку и зафигачила ему в голову…

— Молодцы! — саркастически заметил Чернов-следователь. — Увести ее в комнату! — крикнул он, пробираясь вместе с Павлом к дверям. — Врача туда, укол посильнее, чтобы вырубилась!.. С этим что? — спросил он, показывая на лежащего возле входа мужчину.

— Без сознания, — сказал врач, сидящий на корточках возле неизвестного. — Сильная травма головы, кровотечение. Возможно повреждение черепа, сотрясение мозга наверняка. Пульс, дыхание есть… Пьяный он, Валерий Михайлович.

— Понятно, — сказал следователь. — Перевязать, ну и все, что полагается… Вызвать третью «скорую».

— Зачем третью? — спросил врач.

— Этого в травму, Чернову в психиатрическую, и глаз с обоих не спускать. Воронову — к нам, в прозекторскую… Извините, — сказал он, обращаясь к Павлу. — Недоглядели, козлы! Народу столько, путаются только под ногами, мешают работать… Подойдите сюда, пожалуйста. Узнаете его?

— Нет, — сказал Павел, но подошел, пригляделся. — Хотя стойте, это, кажется, Воронов… Надо же. А год назад был такой холеный…

— Вы уверены, что Воронов? — пристально глядя на Павла, спросил следователь. Павел пожал плечами.

— Точно Воронов, — подтвердил стоящий у двери милиционер. — Он сам так назвался. Говорил, что муж, просил пустить…