Лорел Гамильтон - Черный список

Я слышала, как он сделал глубокий вдох под своей маской. Он прижался ее гладкой, фарфоровой поверхностью к моей щеке и принюхался. — Теперь ты боишься; это хорошо.

Он прижался ко мне сзади, вдавливая это холодное, искусственное лицо в мое. Я могла видеть только расплывчатое пятно белой маски. Одна из его рук обвилась вокруг моей талии, прижимая нас друг к другу. Он был достаточно выше меня, чтобы прижиматься ко мне верхней частью своего тела.

Я пыталась унять свой пульс, биение своего сердца. Он хотел, чтобы я боялась, но чего бы он ни добивался, я не хотела давать ему этого. Мой пульс успокоился, и ритм сердца замедлился. Он зарычал низким, утробным звуком, который завибрировал в его груди и шее и прошелся по мне. Этот рык задел те задворки моего сознания, которое помнило, каково это — жаться друг к другу ночью у костра, и когда ты слышишь этот рык, ты понимаешь, что где-то там во тьме что-то собирается убить тебя. Я не смогла заставить сердце биться медленнее, не смогла замедлить поток крови, стремительно бегущий по моему телу. Он зарычал громче, и от этой вибрации вдоль моего позвоночника пробежали мурашки, предупреждая меня, что после этого звука обычно появляются зубы с клыками.

Я уловила слабый мускусный аромат волка, словно полузабытый парфюм — так близко он прижимался. Что-то встрепенулось внутри меня; во тьме моего сознания выросла белая фигура. Моя волчица вышла из тени и взъерошила свой, по большей части, белый мех, как поступают и все собачьи после долгого сна.

Он стал совершенно неподвижен, находился возле меня, а голос стал еще глубже, полон такого рычания, что, казалось, человеческому горлу должно быть больно, разговаривать так, — Что это?

— У тебя есть нос, — ответила я слегка дрожащим голосом. — Ну, так используй его.

Он глубоко втянул воздух, а потом выдохнул тоненькой струйкой, как некоторые люди дегустируют вкус вина, перекатывая его на языке. А затем медленно его проглатывают, чтобы уловить каждый его нюанс. Моя волчица в ответ втянула воздух, как будто она тоже пробовала его запах.

— Волк; ты не можешь быть волком, — прорычал он.

— Почему нет? — спросила я, и это было практически шепотом, потому что его лицо было слишком близко, и что-то большее, чем шепот, было бы криком.

— Ей не нужно было бы твое тело, если бы ты была вервольфом, — прорычал он почти мне в лицо.

— Почему нет? — снова спросила я.

— Она не может контролировать волков. — Я почувствовала его напряжение. Не думаю, что он предполагал делиться этим.

— Только кошек, — проговорила я.

— Да, — его рычание стало затихать, и теперь это был скорее басистый шепот, как будто он не хотел, чтобы его мог кто-то подслушать. Как то Арлекин проставил жучки во всех наших помещениях в Сент Луисе, так что нас наверняка прослушивали, если к тому же не наблюдали в эту минуту.

Я изо всех сил пыталась не шевелить губами, и шепот теперь был словно выдох. Я не хотела, чтобы они нас услышали, — Мать не может тебя контролировать? — моя волчица рысью побежала по этой длинной, темной тропинке внутри меня. Я представляла ее для всего невозможного. Было невозможно, что внутри меня было столько животных, пытающихся прорваться сквозь мою кожу, но они там были, и я «видела», как они шли по этой тропинке, хотя на самом деле никакой тропинки и не было, между нами не было никакого пространства. Они были мной. Разумом я это понимала, но чтобы не сойти с ума я представляла себе эту тропинку.

Он засопел сильнее, словно хотел вдохнуть меня всю. Я постаралась прислониться к нему как можно ближе. Мои руки были связаны, так что он не мог полностью меня обнять, так что он просто держал свое лицо около моего, а из-за разницы в росте в мои руки упиралась только верхняя часть его тела. У него был длинный торс. Я старалась не шевелить руками, пока он прижимался ко мне. Уж лучше пусть обнимает, чем угрожает; я просто старалась не дергаться и не делать чего-либо, что напомнит ему о том, что ему нужно меня напугать.

— Нет, — прошептал он, и руками прижал меня еще ближе к своему телу.

Я выдохнула: — Она заставляет тебя находиться в волчьем облике.

— Она этого не может; мой мастер заставляет меня.

Я вжала свое лицо в эту гладкую прохладу маски, пытаясь спрятать насколько можно свое лицо, на случай, если оно было видно на камере. Так запах его волка стал еще сильнее, и из-за этого моя волчица побежала быстрее по той невидимой тропинке. Становилось светлее, и я могла разглядеть темные пятна на ее белой шерсти, когда она пробегала сквозь тени, отбрасываемые высокими деревьями, растущими вдоль тропинки. Деревья, как и остальная местность не были реальными.

Я вдохнула его запах, и дальше, по длинной метафизической нити, я почувствовала другого волка, несколько других волков. Я вдыхала аромат своей стаи и для меня они всегда пахли приятно, хвоей и густым лиственным лесом.

Он вдохнул сильнее, обнимая меня крепче. — Ты пахнешь не только своим волком. Ты пахнешь стаей. Как такое может быть?

— Я лупа своей стаи, королева-стерва.

Он зарычал под маской, отодвинулся чуть дальше, чтобы видеть мое лицо, — Лгунья!

— Ты силен достаточно, чтобы изменить только когти, ты силен достаточно, чтобы унюхать ложь. Я лупа своей стаи, клянусь.

— Но ты человек, — прорычал он, и теперь это был почти крик.

Моя волчица перешла на стремительные легкие скачки и почти помчалась, как в доказательство моих слов. Но во тьме вокруг нее были еще тени, не вокруг нас, как если бы я призвала все призраки нашей стаи. Их запахи пришли со мной, незримые, но для волчьего обоняния намного больше чем зрение. Это одна из причин, почему волков не беспокоят призраки, по крайней мере, пока они обретут запах. Ты можешь завывать и стонать, весь чертов день, но пока не станешь чем-то пахнуть, волку пофигу.

Я почувствовала одиночество в мужчине позади себя. Не тоску по сексу, или даже любви, а по пушистому тельцу, с которым можно полежать бок обок, или друг за дружкой, пока спишь. Мне говорили, что суть ardeur-а в удовлетворении вожделения, но моя версия касалась в основном желаний сердца. «Ты этого хочешь, на самом деле?» Та часть меня, в которой я ношу ardeur, может разглядеть в тебе эту правду. Мужчина, держащий меня, не хотел секса, или даже человеческой любви, он хотел стаю. Хотел бежать в лунном свете со своими сородичами, хотел охотиться вместе со стаей. Кошка, и даже человек, не может даже представить его одиночество.

— Ты одинокий волк, — прошептала я.

— У нас был еще один, но он нас покинул, — сожаление в его голове было словно плач без слез.

— Я знаю, где он, — сказала я. Джек, был одним из Арлекина, перешедшего на нашу сторону.

— Он с тобой, нам это известно, — и в этот раз в его голосе послышалось рычание, — но он бросил нас задолго до этого. Он предал нас.