Родриго Кортес - Пациентка

— Не вижу причин для опасений, — отчаянно мотал директор головой. — Школа должна воспитывать настоящих граждан своей страны, и Рикардо Маньяни, я бы сказал, образец будущего гражданина отечества!

— С каких это пор? — наливаясь холодной яростью, поинтересовалась Нэнси. — Уж не с тех ли, как Висенте Маньяни стал…

— Вот только не надо этих ваших грязных намеков! — почти взвизгнул директор. — Вы, видно, уже забыли, как ваш собственный сын едва не вылетел из школы!

— Нет, — мотнула головой Нэнси. — Я ничего не забыла.

А тем же вечером она поймала себя на отчаянном желании спуститься в подвал и вытащить из картонной коробки столь хорошо зарекомендовавшую себя, безотказную «беретту».

«Бред! — остановила она себя. — Ты не должна все решать вот так! Ты ничего этим не изменишь!»

А потом она снова увидела глаза вернувшегося из школы сына и поняла, что если она не сделает хоть что-нибудь, дело неизбежно закончится «береттой». И на следующее утро Нэнси Дженкинс, предварительно созвонившись с прокурором и буквально вымолив у него дозволение съездить в Хьюстон для терапевтического сеанса, открывала дверь роскошного псевдовикторианского кабинета мистера Скотта Левадовски.

Психотерапевт окинул нежданную пациентку внимательным холодным взглядом и сухим жестом предложил занять кушетку.

— Рассказывайте.

— Мне хочется убить, — глухо произнесла Нэнси.

Левадовски поджал губы и скрестил руки на груди.

— Дальше.

— Я понимаю, что это не выход, но ничего другого в голову не приходит.

— А, собственно, что вас не устраивает, — с легким раздражением поинтересовался доктор. — Стирка, необходимость ежедневно готовить… может быть, секс? Что именно?

— Мне не нравятся мои мужчины, — заявила Нэнси. — Их сумели запугать.

— Кто?

Нэнси задумалась.

— Раньше я бы сказала, что это работа нашего вице-мэра… Висенте Маньяни…

Скотт Левадовски заинтересованно изогнул бровь. Миссис… как ее… Дженкинс была уже третьей пациенткой, упомянувшей это имя, с тем лишь отличием, что две предыдущие пытались при помощи психотерапии избавиться от навязчивого желания немедленно совокупиться с красиво седеющим, статным и мужественным политиком.

— Вы завидуете его мужской силе?

Даже в полумраке кабинета было видно, как густо покраснела Нэнси Дженкинс.

— При чем здесь это? Просто я хотела бы его убить…

— Я и говорю, — с энтузиазмом подхватил и принялся развивать эту идею терапевт. — Вы не желаете терпеть вокруг себя никого, кто мужественнее вас. Так, Нэнси?

— Н-нет! — замотала пациентка головой.

— Но ведь у вас нет фаллоса, Нэнси! — с внезапно прорезавшимся отчаянием в голосе оборвал ее доктор. — Очнитесь! Примите реальность такой, какова она есть! Вы не можете и не должны конкурировать с мужчинами за власть! Вы — другая!

Нэнси удивленно открыла глаза.

— Погодите, мистер Левадовски, вы меня совершенно не поняли. Я не хочу ни с кем конкурировать. Я просто хочу, чтобы все вокруг меня было правильно.

— То есть так, как нравится вам? — развивая ее мысль, издевательски усмехнулся Левадовски.

— А что плохого в том, что я не хочу видеть своих мужчин тряпками?

— А то, — процедил сквозь зубы Левадовски, — что это не ваше бабье дело. Это они должны решать, какими им быть, а не вы. Вам бы понравилось, если бы вам диктовали, какой вам быть?

— И что мне теперь делать? — ошеломленная таким поворотом логики, спросила Нэнси.

Доктор тяжело вздохнул, принялся ходить по кабинету и наконец остановился напротив кушетки с замершей в ожидании совета пациенткой.

— Смиритесь, миссис Дженкинс. Примите жизнь такой, какая она есть. И ради всего святого, что у вас еще осталось, не пытайтесь сражаться за правильное мироустройство наравне с мужчинами, — предоставьте это им. Ваше дело — обеспечивать порядок в тылу. Хороший ужин, приятная улыбка, теплая постель — вот ваша естественная природная функция!

Нэнси на секунду ушла в себя и тут же решительно возразила:

— В таком случае пусть и они выполняют свою природную функцию!

— То есть? Что вы имеете в виду? Постель?

— Пусть они перестанут бояться. Пусть посмотрят своему страху в лицо! Вы же сами мне это говорили, доктор!

Левадовски невесело усмехнулся.

— Человек всегда жил в страхе, миссис Дженкинс, — покачал он головой. — Все общество зиждется на страхе. И не вам это менять.

Всю правоту доктора Левадовски Нэнси поняла уже по дороге домой. Правда, после проведенной терапевтом заключительной суггестической процедуры ее жутко клонило в сон, однако главного, усвоенного ею на сегодняшнем сеансе, Нэнси держалась цепко.

«Все общество зиждется на страхе… — время от времени само собой всплывало в голове… — все общество…»

Пожалуй, так оно и было. Женщины из клуба, бессменным членом которого она состояла вот уже тринадцать лет, только и жили тем, что постоянно пугали друг дружку слухами, а то и откровенными домыслами. Аптеки зарабатывали на страхе болезней и смерти; оружейные магазины — на страхе ограблений и изнасилований; страховые компании — на страхе аварий, пожаров, наводнений и потери работоспособности; полицейское управление, в котором трудился Джимми, питалось ужасом горожан перед бесконтрольным ростом преступности; профсоюзы — страхом увольнения; Голливуд — очередными видеомонстрами — бог мой! — кто только на страхе не зарабатывал!

Нэнси с трудом разомкнула слипающиеся после целебного сеанса веки. Наверное, и впрямь лучше было с этим смириться. Даже сам господин президент нет-нет да и пугал конгресс этими безбожными, вооруженными до зубов ядерным оружием русскими.

А не будь страха? Что было бы тогда?

Нэнси тряхнула головой и поняла, что этот вопрос почти неразрешим. Чего ни коснись, в основе лежал человеческий страх — перед зимой и перед банковским кризисом, перед безработицей и хлынувшими в страну латиноамериканцами… Только страхом и двигалась почти вся экономика, и публика жадно глотала новые порции ужаса, газеты и масса телеканалов его тиражировали, эксперты и социологи авторитетно раскладывали, чего и почему следует бояться больше, а такие, как Висенте Маньяни, указывали с высоты своего положения, на чем следует и на чем не следует заострять внимание экспертам. Просто потому, что за каждым человеческим страхом стоят чьи-то деньги.

Нэнси заехала в свой двор, остановила машину у гаража и, словно зомби, почти не отдавая себе отчета в том, что делает, прошла в дом. Глянула на замерших у телевизора Джимми и Рональда, машинально обняла подбежавшую Энни и вдруг остро осознала, что прежняя жизнь бесповоротно закончилась.