Дэвид Тейлор - Тайны Истон-Холла

Почти как-то сразу решили, что Уильяму лучше оставить Истон-Холл, — так постановили на своем суде старшие слуги. Это мнение было доведено до хозяина. Приехал в своей двуколке врач, оказавший Саре первую помощь в Уоттоне, и дело было закончено. Миссис Уэйтс, которую несколько раз допрашивал мистер Рэнделл, да и другие слуги, настаивала на своей версии: она слышала, как Уильям, танцуя с Сарой, оскорбительно высказался по ее адресу, после чего девушка неловко от него отстранилась и бросилась на горящие поленья. Сара не могла ни подтвердить, ни опровергнуть этот рассказ, поскольку не вставала с постели и хранила молчание. За ней ухаживала, принося капли лауданума и смазывая рану, миссис Финни. В ее отсутствие в доме сделалось сумрачно и тоскливо. Уильям, видя, что большая часть слуг настроена против него, заперся у себя и на люди выходил крайне редко.

— Так всегда бывает, когда слуга получает уведомление об увольнении, — пояснила Маргарет Лейн как-то зимним полднем, когда они с Эстер работали в судомойне. — Помяни мое слово, положенного месяца Уильям здесь не высидит.

За окном уже сгущались тени. На верхнем этаже домика, где жил егерь, вспыхнул и погас фитиль масляной лампы.

— Мне кажется, это несправедливо, — сказала Эстер. — Если кто-нибудь знает, что случилось с Сарой, почему не скажет?

— Конечно, несправедливо, — согласилась Маргарет. — А в результате нам вдвоем приходится и на судомойне управляться, и за светом следить, когда темно становится.

Эстер кивнула. В отсутствие Сары и Уильяма основная работа по дому легла на их с Маргарет плечи. Каждый день в четыре часа она следовала за мистером Рэнделлом по всему дому с подносом с тонкими восковыми свечами, зажигая от них масляные лампы, и с ведром и щеткой, чтобы убирать щепки от старых деревянных ставен. Дом в такие минуты казался ей на редкость печальным. Иногда, оставаясь в одиночестве, если мистер Рэнделл уходил по другим делам, Эстер невольно испытывала дрожь при виде картин в позолоченных рамах. Казалось, сквозь сумеречную темноту комнат за ней следят представители многих поколений рода Дикси. Дворецкий вроде бы видел, что девушке не по себе, и даже сочувствовал ей; во всяком случае, однажды во второй половине дня, когда они вернулись в кладовку с оставшимися свечами, он поинтересовался:

— Ну как, Эстер, нравится тебе у нас?

— Жаловаться не на что, мистер Рэнделл.

— Другая бы на твоем месте была недовольна — делать-то чужую работу приходится. Это уж как пить дать. А скажи-ка мне, Эстер, в доме у тебя обряды соблюдаются?

Хоть девушка и испытывала трепет перед мистером Рэнделлом, считая его вторым, после хозяина, авторитетом в доме, сталкивалась с ним редко. В общем-то он представлялся ей неприветливым, а то и сварливым старикашкой, отличающимся от всех остальных церковным рвением. Но сейчас, глядя, как он сидит в кресле в окружении предметов, обычных для буфетной — владений дворецкого, Эстер вдруг почувствовала, что благодарна ему за этот вопрос.

— Отец всю жизнь ходил в церковь. Хоть мать и подсмеивалась над ним. Он давно уже умер.

— Да? Всегда находятся те, кто насмехается над истинно верующими. Я не про твою мать, Эстер, я вообще.

После этого разговора мистер Рэнделл любезно переложил некоторые ее прежние обязанности на плечи Маргарет Лейн и стал иногда приглашать Эстер на бокал мадейры в помещения, «специально предназначенные для благородных дам». Девушке же было приятно, что у нее появилась возможность поговорить об отце и старых временах в Линне.

Наконец настал день, когда пожитки Уильяма сложили перед парадной дверью в холле, а снаружи стоял фургон, чтобы доставить его на станцию. Вид перевязанного бечевкой крест-накрест дорожного сундука с аккуратной стопкой одежды на крышке задел Эстер до глубины души: она вспомнила день своего приезда в Истон-Холл и совместную с Уильямом прогулку в тени деревьев. Тогда было лето, сейчас — вторая половина декабря, день сумрачный, над пригнувшимися к земле деревьями нависли тучи, а в доме и вокруг него царит атмосфера какого-то непокоя, словно не люди в нем живут, а тени, а в окна и двери стучат невидимые руки. В то утро целый час, пока сундук стоял в холле, а возница, натянув на голову капюшон, стоически ожидал под дождем, Эстер тщетно пыталась разыскать Уильяма. Она даже отважилась заглянуть к нему в комнату, расположенную на самом верху, под крышей. Дверь была распахнута, постель убрана, и единственное, что здесь напоминало о его присутствии, — несколько скрученных листиков табака и огарок свечи на тумбочке у кровати. Спустившись вниз, Эстер столкнулась в холле с мистером Рэнделлом, под мышкой у него была зажата газета, которую он нес хозяину.

— «Удалитесь от меня все, делающие беззаконие, ибо услышал Господь голос плача моего, услышал Господь моление мое; Господь примет молитву мою. Да будут постыжены и жестоко поражены все враги мои; да возвратятся и постыдятся мгновенно». Ты знаешь этот псалом, Эстер?

— Нет, мистер Рэнделл, но непременно как-нибудь прочитаю.

В помещении для слуг чувствовалась напряженная атмосфера. Миссис Финни пребывала в мрачном настроении — из прачечной куда-то пропала простыня. Маргарет Лейн уронила супницу и получила приличную нахлобучку от миссис Уэйтс.

— Ну что за народ пошел! — бушевала она. — Сара Паркер все еще валяется в постели и пальцем не желает пошевелить, Эстер места себе не находит — и все из-за какого-то молодого олуха, которому уж полгода как здесь не место. А Маргарет Лейн обращается с хозяйской посудой, словно это кегли какие-то.

— Извините, миссис Уэйтс, честное слово, я же не нарочно, — прорыдала Маргарет, которая всегда видела в кухарке главную свою опору в доме.

— Дура ты, — заявила миссис Уэйтс, — тебе следовало бы убраться отсюда и выйти за кого-нибудь замуж, вот тогда бы и била мужнину посуду и его, а не хозяина, оставляла без ужина.

И тут Эстер стало жалко миссис Уэйтс — эту женщину с восковым цветом лица, трясущимися руками и редкими седыми волосами: она-то уж точно никогда больше не выйдет замуж.

Под конец, почти утратив всякую надежду, Эстер все же встретила Уильяма — прямо посреди огорода, когда тот возвращался из домика егеря. Ливрею лакея он сменил на поношенный черный костюм и старый котелок.

— А, это ты Эстер, — остановился Уильям, от которого не ускользнуло печальное выражение лица девушки. — Ты ведь не думала, будто я уеду не попрощавшись?

— Даже не знаю, что и думать.

— Да нет, все не так, как тебе кажется. Я по-прежнему служу у мистера Дикси, хотя этот дом мне придется покинуть. Если хочешь, можешь сказать это старой драной кошке там, на кухне.

— И не подумаю.