Лорен Бьюкес - Зоосити

Тот, кто по глупости решит завладеть таким проклятым животным, сам становится вместилищем духа машаве.

Если человек принимает своего машаве, болезнь немедленно покидает его. Проводится особый обряд; новичок проходит посвящение. Он знакомится с людьми, обладающими сходными машаве. Некоторые из них помогают при родах, другие занимаются прорицаниями или целительством. Считается, что некоторым машаве дарует выдающиеся способности даже в таких далеких от магии областях, как футбол, конные скачки или получение хороших оценок на экзаменах!»

Я открываю глаза и понимаю, что сижу на узкой скамье в первой комнате. На коленях у меня клубочком свернулся Ленивец. В руках я сжимаю флакон с сиропом от кашля без этикетки. Рядом стоит ученица и держит мою сумку.

— Что это? — спрашиваю я, разглядывая прозрачный флакон, наполненный вязкой жидкостью ядовитого зеленовато-желтого цвета.

— Мути. Для очищения от плохой энергии.

— Зелье вроде того, которым меня сейчас травили?

— Помогает от головной боли. Животная магия очень сильна. Возможно, у вас будут какие-то побочные действия. Принимайте, как написано.

— Спасибо! — говорю я как можно более язвительно. Флакон я пихаю в сумку. Как только выберусь отсюда, выкину его в сточную канаву.

На улице грохочет гром; дрожат стекла и железная крыша. Свет меркнет. Пошатываясь, я выхожу, прижимая Ленивца к груди. Все стало каким-то плоским. А может, на меня еще действует отрава, которую мне дал сангома. Ленивец недовольно ворчит и ерзает; снимаю с головы платок и повязываю на груди, как слинг, — чтобы удобнее было нести его.

Рядом с моей машиной на асфальте блестит стекло. Разбито боковое окошко. Вдруг до меня доходит, что среди предметов, которые я вывалила из сумки у сангомы, не было мобильника… Наверное, швырнула его на пассажирское сиденье после разговора с Джо.

Голова трещит, как после тяжкого похмелья. Стрекочут цикады. На шоссе ревут машины. На голову мне падают крупные капли дождя. Я подбегаю к парню, который делает сандалии из покрышек. Он явно собирается уходить. Даже туристы спешат уехать от грозы. Стоянка почти пуста.

— Извините. Вы видели, кто разбил мое окошко?

Парень отворачивается.

— Вы ведь здесь сидели! Вы должны были все видеть!

Он бросает к моим ногам резиновый обрезок — презрительно, как будто плюет мне под ноги:

— Пошла вон, апо!

Я озираюсь в поисках моего желтоглазого проводника, но его и след простыл. Дождь все сильнее. Ориентируясь на характерный сладковатый запах, иду к брезентовой покрышке под эвкалиптом. Просовываю голову под брезент и сразу, еще до того, как глаза привыкают к темноте, понимаю, что убежище гораздо просторнее. Здешние обитатели, похоже, подрыли землю под корнями дерева. Сажусь на корточки и ползу вперед. Воняет хуже, чем мандракс или тик; я улавливаю еще какую-то примесь — а может, это просто запах немытого тела. Зато еще один запах мне отлично знаком — запах канализации. Наконец, я различаю в полумраке три фигуры. Они сидят на земле на корточках и передают друг другу трубку. Поднимаюсь, ковыляю к ним.

— Эй, катись отсюда! Чего приперлась? — визжит девушка, ревниво прижимая к себе трубку. Она совсем молодая, ей лет девятнадцать-двадцать, но образ жизни уже сказался на ее внешности. Лицо все в шрамах и синяках. Челюсть распухла, волосы свалялись; на голове воспаленные залысины, как будто у нее вырывали волосы пучками.

— Отдайте мой телефон, и я уйду.

— Вот… Я же вам говорил, я же вам говорил! — вскрикивает Желтоглазый. Взгляд у него дикий, испуганный. Вперед выходит парень постарше, живое воплощение враждебности. Желтоглазый — обычный торчок, шестерка, за дозу готовый на все. Второй гораздо серьезнее. За ним в темноте возится кто-то еще; я слышу треск, в происхождении которого усомниться нетрудно.

— Нет здесь никакого телефона, дамочка. Давай вали отсюда! — говорит Желтоглазый.

— Верните хотя бы SIM-карту! Она мне дорога.

— Сколько? — спрашивает девушка.

— Заткнись, Буси! Заткнись! — шипит парень постарше, и Буси болезненно кривится, как если бы он ее ударил.

— Двести рандов, — предлагаю я. — Триста, если вместе с телефоном.

— Четыреста!

— Идет. — Я расстегиваю бумажник, стараясь не показывать им, сколько там денег, достаю четыре сторандовые купюры и зажимаю в пальцах.

— А если мы их просто отберем, а? Что нам помешает? — Буси ухмыляется и осторожно подходит ко мне.

— Я.

В «Сан-Сити» я научилась не только ждать. Я умею, среди прочего, остановить человека одним взглядом. Глаза уже привыкли к темноте, и я вижу сзади проход в пещеру. Наверное, детишки, когда расширяли и углубляли свое убежище, задели коллектор канализации. А может, он уже был поврежден, а они просто натянули над ним брезент. Наверное, в пещере они спят, сбившись в кучу, как крысята. Сзади кто-то есть; он шуршит и шаркает, ходит туда-сюда.

— Ты что, ниндзя? — спрашивает Поганец, криво ухмыляясь.

— Хочешь это выяснить? Хочешь узнать, какое у меня шави? Какой мути я только что купила на рынке?

— Пятьсот рандов! — визжит Буси, и Поганец бьет ее тыльной стороной ладони. Буси хнычет и злобно косится на меня, как будто я в этом виновата. Может, я действительно и виновата. Существо, которое шуршит и шаркает в пещере, на миг замирает, а потом снова начинает метаться. По брезенту хлещет дождь.

— Я предлагаю вам деньги. Не хотите — как хотите. Цена неплохая! — Я размахиваю синими купюрами; Желтоглазый пытается выхватить их, но промахивается. — He-а. Сначала телефон. И пусть тот, кто там шаркает, выходит сюда, чтобы я его видела!

Поганца мои слова как будто изумляют. Он хлопает себя по ноге, как будто зовет собаку, и из темноты, ковыляя на трех лапах, появляется Дикобраз. Шурша иглами, Дикобраз осторожно, почти нежно тычется Поганцу в колено своим пятачком. Из его пасти свисают толстые нити слюны. Глаза у него скучные, стеклянные. У Дикобраза нет задней лапы. Обрубленная культя не заживает; она воспалена, на шерсти видны запекшаяся кровь и гной. От Дикобраза воняет сыростью и гнилью, как из трещины в бетоне, откуда он выполз.

— Что ты сделал со своим зверем?

— Цена неплохая, — вкрадчиво говорит Поганец, передразнивая меня. — Хочешь? Можем тебе хорошо заплатить за твоего Ленивца! Он ведь редкое животное, да? Начнем с пальца… или задней лапы.

— Можно и с передней. — Все больше смелея, Буси бочком-бочком пробирается вперед. — Ты ничего не почувствуешь… даже не заметишь!

Дикобраз смотрит на меня глазками-бусинками, и я, несмотря ни на что, несмотря на «Сан-Сити», начинаю медленно пятиться. Черт с ним, с телефоном! Куплю другой… на деньги Оди. Поганец успевает перегородить мне выход. На улице дождь хлещет в полную силу; из-под брезента кажется, будто снаружи ревет целый стадион болельщиков. По бетону стучит град. Поганец достает из кармана отвертку с заточенным концом. Отвертка грязная; если вас ранят такой штукой, столбняк станет меньшим из зол. Мне доводилось видеть раны от таких заточек. Одной налетчице в тюрьме подружка проколола почку. Несчастная умирала несколько недель от заражения крови.