Лесли Форбс - Лед Бомбея

«Энергия существующая, но потраченная на совершение какой-либо работы, – говорилось в нем, – мера деградации вселенной; тесно связана с температурой. Энергия перетекает от более горячего объекта к более холодному, в ходе этого процесса вся система приходит в состояние все большего хаоса».

И вот я перемещаюсь из Англии в Индию, пытаясь изменить направление этого процесса.

Ванная комната в моем номере была выкрашена в неудачный оттенок аквамарина, от которого кожа приобретала бледный цвет несвежего трупа. Уж поверьте, кому-кому, а мне этот цвет хорошо знаком. Маска моего лица скрылась за мутным мерцанием побуревшего зеркала. Я мысленно наложила на него черты мертвого Сами. Подняла руки и увидела на них обнажившиеся сухожилия вокруг его запястий. Не такие портреты я ожидала отыскать при возвращении в Индию и не такие семейные фотографии хотелось мне положить в свой альбом. От той старой Индии, которая еще мелькала в моих личных домашних фильмах, почти ничего не осталось.

Я проглотила три таблетки парацетамола, запила их холодным пивом, улеглась в постель и стала наблюдать за тем, как на потолке гекконы ловят насекомых. Одна из более удачливых ящериц так раздулась от съеденных жучков, что свалилась с потолка прямо ко мне на кровать и в ужасе отскочила. Она казалась ошарашенной. Я примерно представляю, что она может чувствовать в это мгновение.

Естественно, сон не приходил, несмотря на все усилия, и я лежала, закрыв глаза и рассматривая внутренность своих век. В конце концов я окончательно отказалась от любых попыток отключиться и взялась за купленную мною книгу о Шиве, переменчивом божестве, нравственно двусмысленном, получающем удовольствие от пренебрежения всеми правилами человеческой морали.

Вишну, напротив, – божество общепринятого стандарта поведения, представляющее главнейшие ортодоксальные индуистские добродетели: преданность касте и домашнему очагу, предпочтение интересов семьи интересам индивидуальности. Говорят, что Вишну – это бог для того огромного большинства, которое ищет безопасности, определенных (но не чрезмерных) знаний и сильного сообщества, которое могло бы поддержать в трудную минуту. Вишну – срединное божество. И оттого скучное. Опасный, неописуемо прекрасный, фаллический Шива возглавляет свиту грубых и непочтительных карликов и природных духов, «гана» и «якша», которых он же сам и приручил, а теперь держит у себя в услужении. Он – Повелитель начала и конца.

Сравнивая два изображения Шивы, отмечая отличия, всматриваясь в особенности каждого из них, я обратила внимание на подпись под помещенной рядом фотографией здания с фреской, изображающей танцующих девушек: «Работа неизвестного мастера из Раджастана». Фреска напомнила мне о Сами, еще одном неизвестном художнике из Раджастана, единственной ошибкой которого было желание выйти из укрытия и стать известным.

Вспомнился один из образов фильма Ашока: современная стена с едва прогладывающими на ней остатками древних храмовых барельефов. Я уже видела эту стену раньше в городке Сонавла на железнодорожной линии от Бомбея в Пуну. Значит, и Ашок бывал там. Но когда?

«Бесспорно то, что в метеорологии так же, как и в астрологии, главное – установить цикличность явления, – писал С.А. Хилл в своих воспоминаниях. – И если эту цикличность не удается отыскать в умеренной зоне, отправляйтесь в полярную зону или в тропики и ищите ее там, и уж если найдете, тогда прежде всего и каким угодно способом определите ее характеристики, изучите их, опишите их и установите, что они могут значить».

Я застряла на кружном пути, на витках цикла, который тем не менее полностью никогда не повторялся. Я закрыла глаза, и мне приснился сон о «Давиде» Микеланджело, из головы которого росли хвосты гекконов и змеи, как из головы Медузы Горгоны.

Змеи сжимали свои кольца вокруг моей головы, когда внезапно зазвонил телефон. Дядя Ашока из Оксфорда. Он вспомнил парня по имени Шарма.

– Его все-таки исключили.

– Значит, память вас не подвела.

Я взглянула на часы. Три часа утра.

– Да-да, это так, но, видите ли, в этом деле было и кое-что еще. Он так и не получил диплома.

– Ах, вот как? – воскликнула я. Значит, у Проспера Шармы не было того диплома, который упоминается на всех его визитных карточках. Вполне основательные улики для будущего суда над ним по обвинению в убийстве. Наряду с моей муссонной схемой, начерченной на ресторанной салфетке, и удивительным сходством Сами со Скандой, богом войны.

– Нет-нет, дело не только в этом. Ходил слух, что он принял на себя вину другого человека.

– Другого человека. Какого другого человека? И вину за что?

Я уже переставала понимать, слишком ли это ранний или слишком поздний звонок.

– Разве я не говорил? – В его голосе прозвучало изумление. – Этого самого Анменна. Они с Шармой тайно провели проститутку в свои университетские комнаты. Это стало известно. Страшный позор. И теперь, когда я об этом вспоминаю, мне кажется, что этой проституткой был мужчина. – Он сделал паузу, роясь в своей старческой памяти. – Да-да, я совершенно уверен, это был мужчина, переодетый проституткой.

– Трансвестит? Вы уверены?

– Или нечто столь же причудливое...

Мы оба уже кричали, пытаясь своими голосами перекрыть шум помех. Обитатель соседнего номера забарабанил в стену. И вновь, как уже много раз до этого, связь внезапно прервалась.

Мне что-то поет большое лицо. Ко мне приближается мой возлюбленный с шафранной кожей, но бестелесный, и я вижу горизонтальные строки на видео, цветные помехи. И затем резкий поворот, бессознательное раздваивается, и одна его часть начинает говорить с другой.

Я слышу собственные слова:

«Но это же всего лишь сон, и к тому же так плохо снятый».

И ответ Бэзила Чопры:

«Ну, конечно, эпизоды сновидений обязательны в бомбейвудском кино, так же, как и семейная мелодрама и наличие комического персонажа».

Я проснулась с занемевшим правым ухом из-за того, что уснула, положив голову на книгу Р.К. Нарайяна «Боги, демоны и другие». Это было дешевое индийское издание на бумаге, мало чем отличавшейся от туалетной. Должно быть, ночью у меня вспотела правая щека, так как на ней отпечатались слова: «очертания размываются и сливаются».

За окном вчерашняя черная полоса на горизонте расползлась и покрывала теперь уже половину города стеной цвета мидий. Повсюду царила мертвая тишина. Как могли шотландцы, эта тенелюбивая народность, выжить в подобном климате? "Когда-то давным-давно, – рассказывала моя мама, – когда белые люди впервые пришли на эти берега, за всю жизнь человека здесь бывало не больше двух муссонов. И люди жили намного дольше, Розалинда. Даже слишком долго".