Джон Вердон - Загадай число

Он долго молчал.

Она отнесла чашки из-под кофе в раковину и помыла их. Затем, вместо того чтобы поставить их в сушку, как обычно, она вытерла чашки и убрала в шкаф.

Продолжая смотреть в этот шкаф, словно она забыла, зачем открыла его, она спросила:

— Во сколько ты едешь?

Он пожал плечами и огляделся, как будто правильный ответ мог оказаться написанным на одной из стен. Его взгляд привлек какой-то предмет на журнальном столике перед камином. Картонная коробка из-под винных бутылок, перевязанная белой лентой, собранной сверху в бант. Он впился взглядом в этот бант.

Господи. Вот зачем она спускалась в подвал.

Коробка оказалась меньше, чем ему помнилось, и картон оказался темнее, но это был тот самый, безошибочно узнаваемый белый бант. Индуисты были тысячу раз правы: именно белый, а не черный, естественный цвет скорби.

Он почувствовал пустоту в легких, как будто сила земного притяжения отнимала у него дыхание и тащила самую его душу вниз, в землю. Дэнни. Рисунки Дэнни. Мой маленький мальчик. Он сглотнул и отвернулся, не в силах встречаться взглядом с такой необъятной потерей. Его охватила такая слабость, что он не мог пошевелиться. Он выглянул на террасу, прокашлялся, прочистил горло и попытался заменить нахлынувшие воспоминания ощущениями из настоящего, переключиться, сказать что-то, услышать собственный голос, прервать ужасное молчание.

— Я вряд ли надолго, — сказал он и поднялся из кресла. Это отняло последние его силы. — К ужину вернусь.

Он едва сознавал, что говорит. Мадлен наблюдала за ним с болезненным подобием улыбки на лице и молчала.

— Мне пора, — сказал он. — Нехорошо будет, если я опоздаю.

Ничего не видя перед собой, спотыкаясь, он поцеловал ее в щеку и вышел к машине, забыв дома куртку.

Виды за окном тем утром были совсем иными, зимними, краски осени как будто стекли с деревьев. Он едва замечал это. Он ехал на автопилоте, ничего не видя, поглощенный образом коробки с белым бантом, памятью о ее содержимом, попыткой понять, что означало ее появление на столе.

Почему? Почему именно сейчас, после стольких лет? Зачем? О чем она думала? Он проехал через Диллвид и мимо Абеляров, даже не заметив. У него засосало под ложечкой. Надо было отвлечься, как-то собраться.

Думай о том, куда едешь и зачем ты туда едешь. Он постарался заставить себя думать о записках, о стихах, о цифре 19. О том, почему Меллери выбрал цифру 19. О том, как он нашел эту цифру в конверте. Как это можно было подстроить? Это второй случай, когда Арибда, Харибда или как его на самом деле звали, провернул этот невероятный трюк. Между первым и вторым случаем была определенная разница, но второй случай был таким же удивительным, как и первый.

Мысль о коробке на журнальном столике не давала ни на что отвлечься. Коробка и ее содержимое — он так явственно помнил, как ее упаковывали много лет назад. Карандашные рисунки Дэнни. Господи. Листок с оранжевыми каракулями, которые Мадлен считала бархатцами. И эта смешная картинка, изображавшая то ли зеленый шарик, то ли дерево, то ли леденец. Боже ты мой.

Гурни не помнил, как доехал до аккуратной парковки института — он почти не смотрел на дорогу. Оглядевшись, он сделал очередную попытку вернуться в реальность, вызвать свой рассудок туда, где находилось тело.

Наконец его постепенно отпустило и даже стало клонить в сон — это было легкое онемение, которое так часто наступает после сильных переживаний. Он посмотрел на часы — умудрился приехать как раз вовремя. Видимо, эта его способность не зависела от сознательной вовлеченности в действительность и функционировала как автономная нервная система. Меллери, как и в предыдущий раз, открыл дверь раньше, чем он успел постучать.

Гурни вошел с ветреного двора в дом.

— Есть новости?

Меллери покачал головой и закрыл тяжелую антикварную дверь, но несколько сухих листьев успело проскользнуть за порог.

— Пройдем в кабинет, — предложил он. — Кофе, сок?

— Кофе, пожалуйста, — сказал Гурни.

Они снова сели в кресла перед камином. На столике между ними лежал большой желтый конверт. Меллери указал на него со словами:

— Копии всех записок и запись звонка, приготовил для тебя.

Гурни взял конверт и положил его к себе на колени.

Меллери нетерпеливо смотрел на него.

— Тебе надо обратиться в полицию, — сказал Гурни.

— Мы это уже проходили.

— Значит, надо пройти еще раз.

Меллери закрыл глаза и потер виски, как будто у него болела голова. Когда он вновь открыл глаза, было видно, что он на что-то решился.

— Приходи сегодня утром на мою лекцию. Тогда тебе все станет понятно. — Он говорил быстро, словно чтобы опередить возражения. — То, что здесь происходит, очень хрупко. Мы объясняем нашим гостям про сознание, про умиротворение, про ясность ума. Их доверие — это самое главное. Мы же сталкиваем их с чем-то, что способно изменить их жизни. Но это как след от самолета в небе. Когда ясно и безветренно — читается. Но хоть один порыв ветра — и все смазывается. Понимаешь, о чем я?

— Не уверен.

— Просто приходи на лекцию, — умоляюще повторил Меллери.

Ровно в десять утра Гурни вошел следом за ним в большое помещение на первом этаже главного особняка. Оно напоминало гостиную дорогого загородного отеля. Дюжина кресел и несколько диванов полукругом расположились перед огромным камином. Гостей было человек двадцать, и большинство уже сидело, но кое-кто стоял у столика с серебряным кофейником и вазой с круассанами.

Меллери спокойно вышел к камину и встал лицом к зрителям. Те, кто стоял у столика, поспешили занять свои места, и все замолчали. Меллери жестом пригласил Гурни занять кресло у камина.

— Это Дэвид, — сказал Меллери, улыбнувшись Гурни. — Он хочет побольше узнать про то, чем мы с вами занимаемся, поэтому я пригласил его присутствовать на нашем утреннем собрании.

Несколько человек высказали что-то ободряющее, и все заулыбались, как показалось Гурни, довольно искренне. Он столкнулся взглядом с женщиной, которая обругала его накануне. Она выглядела застенчивой и даже слегка покраснела.

— Роли, оказывающие важнейшее влияние на нашу жизнь, — Меллери заговорил без вступления, — это те роли, которых мы обычно не осознаем. Точно так же мы менее всего отдаем себе отчет в тех потребностях, которые в первую очередь движут нами. Чтобы стать счастливыми и свободными, нам надо понять, какие роли мы играем, и выявить наши истинные потребности.

Он говорил спокойно и прямолинейно, и публика охотно его слушала.

— Первым препятствием на этом пути будет наша уверенность, что мы уже все про себя понимаем, что нам известны мотивы собственных действий, что мы знаем, почему мы испытываем те или иные чувства по отношению к себе и окружающим людям. Для того чтобы продвинуться на нашем пути, необходимо подойти к этому по-новому. Чтобы узнать правду о себе, я должен перестать настаивать на том, что я ее уже знаю. Я никогда не сдвину с дороги камень, если не пойму, чем он на самом деле является.