Джон Вердон - Загадай число

Шансов было мало. Меньше, чем в случаях, когда он напрасно тратил время на зыбкие гипотезы во время работы в Нью-Йорке. Но Дэйв Гурни был органически не способен проигнорировать вероятность, даже очень туманную.

Он согласился встретиться с детективом Клэмом в Бронксе следующим утром.

Молодой человек сидел, откинувшись в кровати на удобные подушки, улыбаясь чему-то на экране своего ноутбука.

— Баю-баюшки-баю, — произнесла старуха, лежавшая в постели рядом с ним. — Баю деточку мою.

— Пусть сегодня мне приснится, как чудовищ я убью.

— Ты сочиняешь стишок?

— Да, мама.

— Прочитай мне вслух.

— Я еще не дописал его.

— Прочитай мне вслух, — повторила она, как будто забыла, что говорила только что.

— Он пока неудачный. Ему чего-то не хватает. — Он поправил экран ноутбука.

— Какой красивый у тебя голос, — произнесла она с отсутствующим взглядом, касаясь пальцами светлых кудрей своего парика.

Он на секунду закрыл глаза. Затем, словно готовясь сыграть на флейте, он слегка облизнул губы и начал читать стих размеренным полушепотом:

Он вздохнул и посмотрел на экран, морща нос:

— С размером что-то не так.

Старуха машинально кивнула и голосом кроткого ребенка спросила:

— Деточка, что ты будешь делать?

Ему захотелось описать ей «всесожженье» во всех подробностях. Смерть всех чудовищ. Он видел ее так ясно, и она была такой яркой, такой упоительной! Но он считал себя реалистом и понимал, что возможности матери ограниченны. Он знал, что ее вопросы не требовали настоящих ответов, что она все равно их забудет, как только произнесет; что его слова были для нее просто звуками, которые она любила, которые ее успокаивали. Он мог говорить что угодно — считать до десяти, читать считалочки. Главное — ритмично и с выражением. Поэтому он всегда старался богато интонировать. Ему нравилось ее радовать.

Время от времени Гурни снились невозможно печальные сны, как будто он спускался в самое сердце печали. В этих снах он видел с ясностью, неподвластной словам, что источник печали — это утраты, величайшая из которых — потеря любви.

В последнем сне, который едва ли длился минуту, он видел отца, одетого так, как он всегда ходил на работу сорок лет назад, да и во всем остальном точно такого же, как тогда: безликий бежевый пиджак и серые штаны, бледные веснушки на кистях тяжелых рук, круглые залысины, насмешливый взгляд, как будто направленный в другую жизнь, выдающий желание постоянно быть в пути, быть где угодно — только не там, где он на самом деле, способность почти все время молчать, но вместе с тем выражать своим молчанием бесконечное недовольство… Дэвид, маленький мальчик, умоляюще смотрел на его фигуру вдалеке, упрашивал не уходить, и по его щекам во сне текли горячие слезы. Наяву это никогда не случалось в присутствии отца — у них не было заведено выражать сильные чувства открыто… Когда Гурни внезапно проснулся, его лицо все еще было влажным от слез, а сердце болело.

Ему хотелось разбудить Мадлен, рассказать ей про сон; хотелось, чтобы она увидела эти слезы. Но это было совсем не про нее. Она едва знала его отца. А сны, в конце концов, всего лишь сны. По большому счету они ничего не значат. Он попытался отвлечься и вспомнить, какой наступил день. Понял, что четверг. И в этот момент произошло привычное, мгновенное преображение мысленного пейзажа, на которое он привык полагаться, чтобы стряхнуть осадок беспокойной ночи и переключиться на дела предстоящего дня. Значит, четверг. Четверг уйдет на посещение Бронкса — района неподалеку от места, где он вырос.

Это был трехчасовой путь во мрак и уродство. Неприятные ощущения усугублялись холодной моросью, которую «дворники» остервенело смахивали с лобового стекла. Гурни был подавлен и раздражен — отчасти из-за погоды, а отчасти, как ему казалось, из-за сна, который оголил его нервы.

Он ненавидел Бронкс. Он ненавидел в Бронксе все — от щербатых тротуаров до выжженных скелетов краденых машин. Он ненавидел пестрые растяжки, зовущие провести четыре дня и три ночи в Лас-Вегасе. Он ненавидел запах — помесь выхлопных газов, дегтя, плесени и тухлой рыбы, с навязчивой ноткой ржавчины. Но даже больше, чем все это, он ненавидел то, что помнил из детства и что преследовало его здесь каждый раз, как он приезжал, — жуткие, доисторические твари в устрашающей броне: мечехвосты, рыщущие в прибрежной слизи залива Истчестер.

Проведя полчаса в пробках на «скоростном» шоссе, он наконец добрался до нужного съезда и одолел несколько кварталов до оговоренного места встречи — парковки у церкви Всех Святых. Стоянка была окружена оградой с табличкой, разрешающей въезд только автомобилям служителей. Там было пусто, за исключением невзрачного «шевроле», возле которого стоял молодой парень с короткой стрижкой, уложенной гелем, и разговаривал по телефону. Гурни припарковался рядом с «шевроле». Парень тут же закончил разговор и прицепил телефон на пояс.

Морось, докучавшая ему всю дорогу, превратилась в прозрачную взвесь, незаметную глазу, но Гурни тут же ощутил ее уколы на лице, едва выйдя из машины. Возможно, молодой человек тоже ее чувствовал, и от этого лицо его было таким недовольным.

— Детектив Гурни?

— Дэйв, — сказал Гурни, протягивая руку.

— Рэнди Клэм. Спасибо, что приехали. Надеюсь, это будет не напрасно. Я просто хочу проверить все версии по этому делу, которое смахивает на то, что вы там у себя расследуете. Может, связи и нет, потому что странно предполагать, что один и тот же человек убил какого-то крутого гуру в одной части штата и ночного сторожа здесь, в Бронксе, но эти множественные ранения в горло не дают мне покоя. В таких случаях чувство такое, знаете — блин, забьешь на это сейчас, и тогда это точно окажется тот же парень. Понимаете, о чем я?

Любопытно, подумал Гурни, отчего у Клэма такая быстрая речь — от кофеина, кокаина, тяжелой работы или привычного внутреннего напряжения?

— То есть я хочу сказать, что дюжина колотых ран — не такое частое явление. Может быть, мы найдем и другие сходства между этими делами. Наверное, можно было просто обменяться документацией, но я подумал — вдруг, побывав здесь, вы сможете заметить или понять что-то новое на месте убийства или в разговоре с вдовой. Я на это очень надеюсь. Что будет какая-то польза. Хочется верить, что это не будет пустой тратой вашего времени.