Джон Вердон - Загадай число

— Может быть, Арибда не слишком умен.

— Отчего-то мне кажется, что дело не в этом.

У Меллери был такой вид, словно в каждой его клетке усталость яростно борется с беспокойством и их силы равны.

— Как ты думаешь, мне что-то угрожает?

Гурни пожал плечами:

— Большинство таких писем — дурацкие шутки, их действие ограничивается самим посланием. Но все-таки…

— Это не совсем обычные записки, да?

— Мне так кажется.

Меллери судорожно сглотнул.

— Понятно. Значит, ты их еще поизучаешь?

— Да. А ты займись списками.

— Это ничего не даст, но я, конечно, попытаюсь.

Поскольку приглашения остаться на обед не последовало, Меллери нехотя уехал на своем педантично отреставрированном дымчато-голубом «Остин-Хили» — классическом кабриолете. Это была идеальная машина для поездки в идеальный погожий день, но Меллери, погруженный в свои переживания, едва ли мог это оценить.

Гурни вернулся в свое садовое кресло и сидел там почти час в надежде, что путаница фактов сама собой начнет складываться в какую-то схему, какую-то понятную последовательность. Но единственное, что он понял за этот час, — это что он голоден. Он встал, пошел в дом, сделал бутерброд с сыром и консервированным перцем и перекусил в одиночестве. Мадлен нигде не было видно, и он попытался вспомнить, не говорила ли она ему, что куда-то собирается. Позже, споласкивая тарелку, он выглянул в окно и увидел ее: она шла с сумкой яблок из сада. Как обычно, когда она была на природе, ее лицо сияло спокойствием.

Она зашла на кухню и высыпала яблоки в раковину с громким счастливым вздохом.

— Господи, какая погода! — воскликнула она. — В такой день находиться в помещении лишнюю минуту — настоящее святотатство.

Не то чтобы он с ней был не согласен. Он был не против прогулок в хорошую погоду. Но его всегда тянуло внутрь — так уж он был устроен. Он проводил больше времени в размышлениях о том или ином действии, нежели в самом действии; он жил скорее в собственной голове, нежели в мире. Когда речь шла о его профессии, то проблемы в этом не было. Даже напротив — вероятно, именно это делало его профессионалом.

Как бы там ни было, ему совсем не хотелось выходить из дома или обсуждать эту возможность, а уж тем более спорить и чувствовать себя виноватым. Поэтому он предпочел сменить тему:

— Как тебе Марк Меллери?

Она ответила сразу, не поднимая взгляда от яблок, которые выкладывала из сумки на столешницу.

— Крайне самовлюбленный тип. Напуган до смерти. Эгоцентрик с комплексом неполноценности. Боится, что вот-вот придет серенький волчок. Одна надежда — на доброго дядю Дэвида. Я, кстати, не специально подслушивала. У него ужасно громкий и четкий голос. Наверняка он одаренный оратор. — В ее устах это прозвучало как сомнительное достоинство.

— А что ты думаешь про историю с цифрами?

— О да, — произнесла она с наигранным пафосом. — Преследователь, Читающий Мысли.

Он подавил в себе раздражение.

— У тебя есть какая-нибудь идея, откуда автор записок мог знать, какое число Меллери загадает?

— Нет.

— Но тебе как будто даже неинтересно.

— Зато тебе интересно.

Она не сводила глаз со своих яблок. В уголке рта у нее мелькнула легкая усмешка, уже не в первый раз за эти несколько дней.

— Но ты должна признать, что это непростая загадка, — настаивал он.

— Да, пожалуй.

Он повторил основные факты с упрямством человека, который не может поверить, что его не понимают.

— Человек присылает тебе запечатанный конверт и говорит загадать число. Ты загадываешь 658. Тебе предлагается заглянуть в конверт. В записке внутри написано «658».

Было очевидно, что Мадлен это не впечатляет. Тогда он продолжил:

— Это само по себе поразительно. Казалось бы, это невозможно. Однако факт налицо. Я хочу понять, что за этим стоит.

— А я не сомневаюсь, что ты поймешь, — ответила она, вздохнув.

Он посмотрел на сад сквозь стеклянные двери, скользнул взглядом по побитым первым морозом помидорам и перцам — когда только успел ударить мороз? Он не помнил. Редко замечал, какое время года на дворе. Вдали, за садом, за лугом, стоял красный амбар. На углу росла яблоня. Ее плоды яркими импрессионистскими мазками проступали из гущи листвы. Идиллию разрушало саднящее ощущение, что он что-то забыл сделать. Но что? Ну конечно! Неделю назад он обещал достать стремянку из амбара и снять яблоки с верхних веток, куда Мадлен не могла дотянуться. Такая мелочь. Он с такой легкостью мог с этим справиться. Дело на полчаса, не больше.

Он поднялся, движимый благими намерениями, но тут зазвонил телефон. Мадлен подошла, как будто потому что находилась ближе к нему, — но на самом деле она всегда подходила к телефону первой, даже если Гурни стоял ближе. Дело было не в расстоянии до телефона, а скорее в их отношении к людям. Для Мадлен люди в целом были чем-то положительным (за исключением редких недоразумений вроде Сони Рейнольдс). Для Гурни общение, как правило, означало напрасную трату энергии (кроме редких счастливых исключений вроде Сони Рейнольдс).

— Да? — произнесла Мадлен дружелюбным голосом, которым обращалась ко всем звонившим, обещая искренний интерес, что бы на том конце ни собирались сказать. Еще секунда — и голос ее заметно утратил дружелюбие.

— Да, он дома. Минутку. — Она помахала трубкой Гурни, положила ее на стол и вышла из комнаты.

Звонил Марк Меллери, и он был взволнован пуще прежнего.

— Дэйв, как хорошо, что ты дома! Я только что приехал. Мне прислали еще одно чертово письмо.

— С сегодняшней почтой?

Он ответил «да», как Гурни и предполагал. За годы разговоров с людьми, бьющимися в истерике — на месте преступления, в приемной скорой помощи, в любой сумятице и неразберихе, — он открыл верный способ успокоить собеседника. Нужно задать ему несколько простых вопросов, на которые он может ответить «да».

— Почерк тот же?

— Да.

— И те же красные чернила?

— Все то же самое, кроме текста. Я зачитаю тебе?

— Давай, — сказал он. — Читай медленно и говори, где кончается строка.

Четкие слова, четкие инструкции и голос Гурни возымели предсказуемое действие. Меллери заговорил так, будто вновь ощутил землю под ногами, и зачитал странный стишок:

Набросав текст в блокноте, лежавшем у телефона, Гурни аккуратно все перечитал, чтобы попытаться представить себе автора — загадочного персонажа, одержимого местью и страстью к стихотворной форме.