Рут Ренделл - Бестия

Хочу откровенно признаться еще кое в чем. Я бы с радостью пристукнул Дэвину Флори, если б духу хватило, а потом убрался куда подальше. Такое бывает, когда терпение на грани, правда? Но с этим жить?.. Я говорю о том времени, восемнадцать лет назад. Время все лечит, как говорится, а у меня уже порыв не тот, это тогда мне было море по колено, а пару раз показалось даже, что я готов Дэвине шею свернуть — и черт с ними потом, с пятнадцатью годами тюряги.

И сумел бы меня провести, подумал Берден, но вслух ничего не сказал. Действительно ли Ганнер Джонс только глуп, как думала Дэвина Флори, или, напротив, слишком умен? Интересно, не спектакль ли все это? Но ответить себе на этот вопрос не сумел. Что бы сказала о нем Дэйзи, если б они когда-нибудь встретились?

— Дело в том, что все зовут меня Ганнер, хотя я в руках не держал оружия. Только из воздушного ружья и стрелял. Подчас я сам себя спрашиваю, а сумел бы я отыскать дорогу в Тэнкред-хаус, и не могу ответить. Честное слово, не знаю. Полагаю, какие-то деревья там здорово подросли, другие, наверно, вырубили. Помнится, у них служили местные жители — Дэвина называла их «помощью», наверно, считала, что так демократичней. Жили они в коттедже… Как же их звали? Триффид? Гриффит? Что-то в этом духе. У них еще был ребенок, немножко отсталый, бедняга. Что с ними стало? Имение, видно, отойдет моей дочери? Повезло девчонке, а? Не думаю, чтобы она глаза от горя выплакала, что бы она ни говорила. Она на меня похожа?

— Ничуть, — отозвался Берден, хотя сейчас, в повороте головы Джонса, в приподнятых уголках губ и раскосых глазах уловил знакомые черты Дэйзи.

— Что ж, оно и к лучшему, правда, приятель? Не думайте, что я не просекаю, что там скрывается за вашим взглядом. Если у вас ко мне все, учитывая, что вечерок субботний, я бы сделал вам ручкой и дунул куда-нибудь подальше на рыбалку. — Он открыл дверь, провожая их на улицу. — Если вы заподозрили, что я намерен удрать, и собираетесь «вести» меня, то учтите: машину я брошу на парковке и двинусь, как говорят старики, на своих двоих. — И добавил, словно они были из дорожной полиции: — Удовольствия тормознуть меня за превышение, как сейчас, я вам точно уж не доставлю.

— Хотите, я поведу? — спросил Берден, когда они сели в машину, уже зная, что получит отказ.

— Спасибо, сэр, мне нравится сидеть за рулем.

Вайн включил мотор.

— В машине есть лампочка подсветки, Бэрри?

— Да, под панелью. Шнур можно вытянуть подальше.

Самым сложным оказалось развернуться на узкой улочке. Бэрри пришлось проехать добрых сто ярдов вниз, завернуть в переулок и вернуться на ту дорогу, откуда приехали. Эту часть города он совершенно не знал и не хотел рисковать, пытаясь самостоятельно разобраться в таинственной паутине улочек вокруг дома, чтобы выбраться обратно на перекресток.

Ганнер Джонс шел им навстречу по переходу. Кроме него на улице не было ни души, да и автомобиль был только один — их собственный. Джонс поднял руку в командном жесте, чтобы остановить их, но в глубь автомобиля не заглянул, как и не подал виду, что знает, чья это машина и кто за рулем.

— Странный человек, — сказал Бэрри.

— Все вообще очень странно, Бэрри. — Берден направил луч фонарика на конверт, переданный им Таннером Джонсом, на котором тот черкнул два адреса. Адреса были записаны на обратной стороне, а он не мог оторвать глаз от лицевой, использованной, где стоял штамп. — Я сразу заметил, еще когда он взял его с камина. На конверте его адрес: Ниневи-роуд, мистеру Джонсу, это понятно. Но вот почерк — почерк весьма характерный. Не так давно я видел его в одном настольном еженедельнике. И ни с чем его теперь не спутаю. Это почерк Джоан Гарланд.

В шесть часов день был еще в полном разгаре. Ничто не может сравниться с поздними закатами и долгими вечерами, с такой полнотой одаривающими ощущением набравшей силу весны. Куда менее радостным обстоятельством, по мнению заместителя главного констебля сэра Джеймса Фриборна, было затянувшееся без видимых результатов пребывание команды Уэксфорда в Тэнкред-хаусе. А счета, которые постоянно росли! А расходы! Круглосуточная охрана мисс Дэвины Джонс? Во что это обойдется? Нет, девушке просто немыслимо дольше там оставаться. Он впервые столкнулся с подобным упрямством: в восемнадцать лет так упорствовать на уединении в этой обители зла!

Уэксфорд вышел из конюшен почти ровно в шесть. Солнце сияло во всю мощь, и воздух не сулил ни намека на вечернюю прохладу. Где-то вдали он различил шум, похожий на тот, которым сопровождается мощный ливень, если допустить, конечно, что лучезарный, без облачка, купол способен разразиться ливнем. Только приблизившись к парадному входу, он понял, что шумом обязан веселой игре струй в фонтане.

Кстати, раньше ему ни разу не приходило в голову, что это фонтан. Потоки воды выплескивались из трубы, проходившей где-то между ногами Аполлона и стволом дерева. Каскады струй, освещенные косыми лучами солнца, весело переливались цветами радуги. В легкой ряби резвились, выпрыгивая, рыбки. Фонтан настолько преобразил пейзаж, что даже дом утратил, похоже, былую мрачность, двор перестал казаться пустынным, а бассейн — мертвым. Тишина, некогда таинственно-давящая, отступила пред нежными музыкальными всплесками.

Он потянул за шнур звонка. Чей это автомобиль на подъездной дорожке за спиной? Спортивный, на вид не совсем удобный, но определенно новехонький, «моррис-гэраджиз». В дом его впустила Дэйзи. Во внешности девушки он снова уловил перемены: теперь она смотрелась подчеркнуто женственно. Одета по-прежнему в черное, но на этот раз вместо брюк облегающее платьице по фигуре, на ногах — туфли, а не ботинки. Волосы, по эдвардианской моде уложенные на висках кольцами, свободной волной прикрывали затылок.

В облике девушки он подметил нечто новое, едва уловимое. С ходу, пожалуй, не определить, что изменилось, но перемены сквозили во всем: в том, как она ступала, в манере держаться, в гордом повороте головы, в выражении глаз. Казалось, Дэйзи источала призрачное сияние. «Нет радости для взора и души в привычной красоте на грани дня и тьмы. Они лишь призраки в сиянии луны» [17] Строки из стихотворения английского поэта Генри Уотгона (1568–1639) «К возлюбленной». .

— Вы открываете дверь, — не сдержал он упрека, — даже не зная, кто за ней. Или вы видели меня через окно?

— Нет, мы были в serre. Я включила фонтан.

— Вижу.

— Правда, очаровательно? Посмотрите, какие в нем играют радуги! Его струи смыли даже ту отвратительную злобу с лица Аполлона. Можно поверить, что он и вправду влюблен и страстно мечтает ее поцеловать… Нет, пожалуйста, не смотрите на меня так. Я знала, что все будет в порядке. Сердцем прочувствовала. Поняла, что это добрый человек.