Ли Чайлд - Триллер

— Еще он просил пожелать вам всего хорошего.

Мэлоун поблагодарил таксиста и добавил двадцатку за труды. Да, приходилось признать, что у Шармы длинные руки. Ощупав конверт, Мэлоун определил, что внутри лазерный компакт-диск. В здании аэропорта он сдал чемодан в багаж и с небольшой сумкой через плечо проследовал в зал ожидания.

В конверте от президента действительно находился диск, а также коротенькая записка. Мэлоун прочитал текст, затем вставил блестящий кругляш в ноутбук.

Через несколько секунд на экране появилась видеозапись. Вот липовый полковник Рик Кобб убивает Усаму бен Ладена, потом вместе с другими членами своей полувоенной группы — их лица Мэлоун узнал — сжигает тело. На некоторое время экран потемнел, после чего началось новое видео. Эта сцена имела место всего несколько часов назад: он и лже-Кобб общаются среди древних руин. Надев наушники и прибавив звук, Мэлоун со стороны наблюдал за произошедшим, в том числе и за своим нападением на «полковника», попутно отдавая должное высокому качеству записи.

Запись закончилась, экран погас.

Агент покачал головой.

Юсуф Шарма следил за ними. Да, его страна не могла похвастать наличием серьезной армии, но президент был умным человеком. Он хотел, чтобы бен Ладен оказался в руках Соединенных Штатов, поскольку того хотел сам бен Ладен. Увы, этому не суждено было сбыться, и тогда Шарма сделал другой подарок. На этот раз Мэлоун сохранит его при себе и, когда наступит время, предъявит миру. Придется, конечно, попотеть, но вряд ли будет так уж сложно разыскать лже-Кобба с отрядом и их нанимателей. В конце концов, именно такими делами и занимается «Орден Магеллана».

Мэлоун еще раз перечитал записку, вложенную в конверт вместе с диском:

УБЕДИТЕСЬ, ЧТО ВСЕ ДЬЯВОЛЫ ПОЛУЧИЛИ ПО ЗАСЛУГАМ.

Чертовски верно!

Он встал и пошел на свой самолет.

Дебютный роман Кэтрин Нэвилл «Восемь» завоевал несколько литературных наград, был переведен на три десятка языков и получил статус культового. Повествование в нем начинается на заре Великой французской революции, когда монахини ничем не примечательного аббатства на юге Франции находят легендарные, украшенные драгоценными камнями шахматы, в прошлом принадлежавшие Карлу Великому, но затем исчезнувшие на целую тысячу лет, и рассеивают их по всему миру, дабы сохранить приписываемую фигуркам мистическую силу. Роман ни на секунду не отпускает читателя, перенося его из 90-х годов восемнадцатого века, времени Французской революции, в 1970-е годы, период нефтяного эмбарго, и обратно. Сюжет романа представляет собой гигантскую шахматную партию, а все персонажи являются кто фигурой, а кто пешкой.

Когда Нэвилл приступила к долгожданному продолжению, она, к своему удовольствию, получила возможность включить в повествование многих привлекательных исторических личностей, в частности Бенджамина Франклина, которым в дебютном романе в силу невозможности объять необъятное пришлось довольствоваться ролью безмолвных статистов. Несмотря на то что за последнее время, в преддверии трехсотлетнего юбилея Франклина, появилось множество фильмов, биографий, никогда прежде не публиковавшихся историй об этом выдающемся деятеле, Нэвилл в ходе работы над романом удалось раскопать факты, которые, к ее удивлению, необъяснимым образом ускользнули от внимания всех исследователей. Когда дело дошло до хорошо задокументированной, почти маниакальной страсти Франклина к созданию или же вступлению в различные тайные клубы, здесь обнаружился один загадочный пробел. Рассказ «Вторничный клуб» как раз и призван заполнить эту лакуну.

Отей, Франция

31 августа 1784 года, 7 часов утра

Сегодня это наконец произошло, и сегодня вторник.

«Как всегда, — иронично подумала мадам Гельвециус. — Во Франции ведь все не как у других». Например, вторник по-французски mardi, то есть день Марса, бога войны. А в свете надвигающегося кризиса — да тут еще и это послание — любое упоминание о Марсе приобретает особенное значение. Если называть вещи своими именами, это просто катастрофа.

Мадам Гельвециус уже несколько месяцев ожидала послания, но оно было так хитро зашифровано, что даже гонец, доставивший его из Шотландии, не понимал содержания. Но учитывая, как гонец спешил, становилось ясно: то, чего она ждала, должно вот-вот произойти и, возможно, разрушить все ее тщательно продуманные планы, даже поставить под угрозу все их дело, более того — сами их жизни.

Чтобы немедленно доставить послание по адресу, мадам Гельвециус необходимо было прибегнуть к хитрости.

Осторожно, таясь от всех, она пробралась мимо французских окон своей гостиной туда, где уже терпеливо стоял оседланный большой белый мул садовника. Управляющий имением, до невозможности важный малый («В наши дни слуги вообще ведут себя с такой претензией, что знати и не снилось», — с горечью отметила про себя мадам), всегда повторял, что она должна быть очень осторожна, если соберется в поездку одна и втайне.

Мадам хорошо понимала, что все ее многочисленные слуги и домочадцы будут сгорать от любопытства, если увидят, как хозяйка едет куда-то в такую рань. Может, они посчитают, что она спешит на тайное свидание — что ж, она не станет их разубеждать. В эти дни во Франции нигде нельзя чувствовать себя в безопасности, — в каждой комнате, на каждой дороге найдется шпион, который работает на ту или иную сторону. Осторожность сейчас — превыше всего.

Но хоть мадам Гельвециус и признавала необходимость маскировки, она ощущала себя полной дурой в этом нелепом одеянии: линялом синем платье, позаимствованном у доярки (а уж как оно пахло!), и ветхой соломенной шляпке. Она — Анна Катерина де Линьивилль-Отрикур, мадам Гельвециус, одна из богатейших женщин Франции, а некогда одна из первых красавиц — скачет верхом на большом белом муле, разодетая как площадная девка. Впрочем, к чему сейчас поминать прошлые дни? Тогда она была совсем другой женщиной.

Мадам нетерпеливо подгоняла мула, который еле брел по холмистой местности, покрытой виноградниками, еще мокрыми от утренней росы. Путь их лежал по пыльной извилистой дороге, ведущей из Отей, ближайшего предместья Парижа, в расположенный чуть дальше Пасси. Бедолага мул загляделся было на свисающую над самой дорогой тяжелую виноградную гроздь, но мадам тут же сильно шлепнула его по крупу и, пробормотав под нос: «Ах ты, упрямец», резко дернула поводья.