Ли Чайлд - Триллер

А однажды глубокой ночью, когда все вокруг погрузилось в спокойный безмятежный сон, он зашел в комнату сына и застал того у открытого окна.

— Почему ты не в постели? — спросил он Кристофера.

— Да вот пытаюсь представить, каково это — спрыгнуть вниз.

— Спрыгнуть? — непонимающе уточнил он.

— Покончить с собой, па.

Он подошел и встал рядом с сыном.

— Но с чего вдруг?

— А как ты думаешь?

И опять он не испугался; опять все понял. Потому что и сам чувствовал, что чужой этому миру, а порой и самому себе.

Он положил руку на плечо Кристофера, и сразу же возникло ощущение, будто плечо это его собственное.

— Не переживай, сынок. Все в жизни меняется.

— Но не в лучшую сторону.

— Ну, этого никто не может знать заранее.

Кристофер кивнул и, закрывая окно, сказал:

— Спасибо тебе, па. Спасибо, что ты честен со мной.

Кондиционер ревет, как двигатели самолета, который доставил Брандта сюда, а результат почти нулевой. Струи горячего воздуха поднимают волоски на руках и на груди. Он смотрит на босые ноги и размышляет о смерти. Ни о чем другом он думать не может. И сомневается, что прежде мог.

Когда же ему стало ясно, что с Лили что-то не так? Вот уже несколько месяцев он усиленно напрягал мозг, но так и не смог определить, в какой момент все случилось. Возможно, это произошло не сразу, возможно, было несколько звоночков. Лили до последнего оставалась великолепной актрисой. Конечно, он, самый близкий для нее человек, должен был разглядеть ее хитрости и уловки. Но как он мог объективно и беспристрастно относиться к своей жене и возлюбленной? И все же Лили являлась для него чем-то вроде большого и сложного часового механизма, который он изучил вдоль и поперек.

В конце концов его внимание стали привлекать кое-какие мельчайшие детали, настолько незначительные, что даже Кристофер не замечал их. Знал о них только он — супруг, обожавший свою жену, для которого она была фетишем. Хотя на самом деле ничего он не знал — во всяком случае, поначалу. Подозрения начали одолевать его со временем, и уже не получалось просто так от них отделаться. Тогда он стал пристальнее присматриваться к Лили.

Ему вспомнился один день, когда он зашел в ее комнату. Он постоянно наведывался туда и ползал на четвереньках по полу в поисках фетишей: оброненного состриженного ногтя или пары лобковых волос. Больше всего он любил реснички — не только за их серпообразную форму, но и потому, что они представлялись чем-то исключительно интимным; он почти чувствовал биение ее сердца, когда клал на кончик пальца крохотный волосок. Она словно скрывалась в ресничке, как заточённый в волшебную лампу джинн, чтобы на веки вечные быть рядом.

Он собственными руками смастерил небольшую шкатулку из красного дерева со скошенными гранями и углами и положил туда сделанную во время медового месяца фотографию Лили размерами восемь на десять. Глаза ее казались чуть влажными, за нимбом волос виднелись размытые ветви балийской пальмы, похожие на тжак — местную птичку с лицом как у человека. В эту же шкатулку он складывал и сделанные в комнате жены находки; некоторые из них отбрасывали неясные тени на лицо с фотографии.

Но в тот день он обнаружил нечто совсем другое: маленький клочок бумаги с непонятным значком. Вероятно, это была часть записки, но никак не на английском и, если уж на то пошло, ни на одном из языков, использующих латиницу. Больше всего значок напоминал руну — старинную и потому нечитаемую. Если прежде его подозрения были неотчетливыми, то теперь они стали обретать форму.

В некоторых отношениях Лили была само совершенство, и это совершенство озадачивало больше всего, если предположить, что она притворялась. Но она действительно была великолепной женой и матерью. Она готовила вкуснейшие обеды, в постели проявляла чудеса изобретательности, всегда была рядом, когда Кристофер болел или ему просто было плохо, всегда была так добра к подружкам сына, что те продолжали общаться с ней уже после того, как расставались с Кристофером. Лили никогда не жаловалась, если мужу надо было куда-то уехать по делам, и была благодарна ему за подобное отношение к ее собственным поездкам.

Внешне все было благополучно, жизнь текла именно так, как должна. Но ничто не идеально в мире, и, как быстро понял его сын, счастье недолговечно, подобно цветку на вишневом дереве. Да он и сам считал, что счастье обманчиво.

Взять, к примеру, секс. Да, во время учебы в колледже он менял подружек как перчатки, но причиной его непостоянства была вовсе не неудовлетворенность в сексуальном плане. К сексу он был равнодушен. Он просто искал. Поначалу он и сам не мог в себе разобраться, понимал только, что каждая новая девушка его разочаровывает, и каждая по-своему. Позднее его озарила догадка, что он ищет собственную тень, своего рода антипода, который обладал бы теми качествами, каких ему самому не хватало.

То, что вытворяла в постели Лили, напоминало искусные эротические ритуалы. Неудивительно, что он испытывал неземное удовольствие, без которого со временем уже не представлял жизни. Позже он с горечью осознал, что тем самым Лили крепко-накрепко привязала его к себе.

Как только он разглядел наконец истину за глянцевым фасадом, все переменилось. Лили, как выяснилось, работала в Агентстве — но не в агентстве недвижимости Филдстоуна и не в пиар-агентстве Марча и Массона (в последние годы). Точнее, она числилась в конторе Филдстоуна, а затем у Марча с Массоном, но обе фирмы принадлежали Агентству и им управлялись. Это были точно такие же искусно имитирующие реальность декорации, каких он сам создал десятки.

В дверь номера кто-то тихонько поскребся. Он повернулся, чтобы посмотреть судьбе прямо в глаза, будто это объектив камеры. Пускай они входят. Его враги. Теперь он готов их встретить, ведь когда они проникнут в номер, то найдут там Гарольда Мосса или Макса Брандта. Ничто для него уже не будет иметь значения, а вот его враги здорово разочаруются. Его самого больше нет, он исчез, растаял, словно свеча на жаре.

На чем он остановился? Ну да, Лили. Конечно Лили. Его альфа и омега.

— Я знаю, чего ты хочешь, — сказала она, когда их отношения только начинались.

И была права: она видела его насквозь, до самой сердцевины. Пустой сердцевины. Собственно, он убежден: она и вышла за него именно потому, что внутри у него была пустота; она могла сделать из него идеального любовника. Она могла вывернуть его наизнанку и обратно, могла лепить из него все, что угодно.

Спустя годы он как-то спросил жену:

— Чего ты хочешь от меня?

Была ночь, они лежали в постели, обнаженные и мокрые после акробатических упражнений. Лили все еще сидела на нем верхом и не желала слезать. За окном стояла тишина. Так было всегда, когда они занимались любовью, — будто все остальное вокруг переставало существовать.