Дэвид Пис - 1974: Сезон в аду

Ровно в десять я снял трубку после второго звонка:

— Алло?

— Кто это?

— Эдвард Данфорд.

— Ты один?

— Да.

— Зеленая «Воксхолл-вива» — твоя?

— Да.

— Езжай по переулку Хейрхиллз-лейн, туда, где он выходит на Чапелтаун-роуд, и паркуйся у больницы.

Отбой.

В десять минут одиннадцатого я стоял у больницы «Чапел Аллертон», там, где переулок Хейрхиллз-лейн пересекает Чапелтаун-роуд и переходит в более значительную Хэррогейт-роуд.

В одиннадцать минут одиннадцатого кто-то подергал ручку двери с пассажирской стороны и постучал по стеклу. Я наклонился через сиденье и открыл дверь.

— Разворачивайся и поезжай обратно в сторону Лидса, — сказал бордовый костюм с оранжевой шевелюрой, садясь в машину. — Кто-нибудь знает, что ты здесь?

— Нет, — ответил я, разворачиваясь, думая: тоже мне, Боуи, мать его.

— А твоя девушка?

— Что — моя девушка?

— Она знает, что ты здесь?

— Нет.

Бордовый костюм громко шмыгал носом и вертел своей оранжевой головой из стороны в сторону.

— У парка направо.

— Здесь?

— Да. Езжай по этой дороге прямо до церкви.

У церкви на перекрестке бордовый костюм снова громко шмыгнул и сказал:

— Паркуйся здесь и посиди десять минут, потом иди по Спенсер Плейс. Минут через пять дойдешь до Спенсер Маунт, это пятая или шестая улица слева. На правой стороне — дом три. В дверь не звони, поднимайся прямо в пятую квартиру.

Я повторил:

— Пятая квартира, дом три, Спенсер Маунт…

Но бордового костюма и его оранжевой шевелюры уже и след простыл.

Примерно в десять тридцать я шел по Спенсер Плейс, мысленно посылая его на хер со всеми его казаками-разбойниками. Катился бы он к едрене-фене за то, что заставил меня шагать в половине одиннадцатого по Спенсер Плейс, как будто я был участником теста на промокаемость.

— Просто смотришь, дорогой?

Ежедневно с десяти вечера до трех часов ночи Спенсер Плейс была самой бойкой улицей в Йоркшире за исключением, пожалуй, Манингем-роуд в Брэдфорде. Несмотря на холод сегодняшний вечер не был исключением. Машины ползли по улице в обоих направлениях, красные огни габаритов светились в темноте — все это выглядело как предпраздничная пробка.

— Ну как, я тебе нравлюсь?

Женщины постарше сидели на низком парапете перед неосвещенными верандами, а малолетки прохаживались по улице взад и вперед, притопывая, чтобы не замерзнуть.

— Прошу прощения, господин офицер…

Кроме меня единственными мужчинами на этой улице были выходцы из Вест-Индии, которые то и дело подсаживались в припаркованные машины. За ними неслись клубы тяжелого дыма и музыка, они предлагали свой собственный товар и приглядывали за своими белыми подружками.

— Ах ты жлоб вонючий!

Смех преследовал меня до самой Спенсер Маунт. Я перешел дорогу и поднялся по трем каменным ступеням дома номер три. На сером стекле над дверью была нарисована звезда Давида. Рисунок был старый, и краска облезла.

За сколько лет город жидов превратился в город свиноедов?

Я толкнул дверь и поднялся по лестнице.

— Милый райончик, — сказал я.

— Заткнись, — прошипел бордовый костюм, открывая мне дверь в квартиру номер пять.

Однокомнатная хата, перебор с мебелью, большие окна, вонь бесчисленных северных зим. С каждой стены глядела Карен Карпентер, [21] Карен Карпентер — вокалистка популярного в 70-х годах американского дуэта «Карпентерс». из крохотного проигрывателя неслись гитарные аккорды альбома Боуи «Зигги». Горела новогодняя гирлянда, елки не было.

Бордовый костюм убрал одежду с одного из кресел и сказал:

— Пожалуйста, Эдди, садись.

— С кем имею честь? — улыбнулся я.

— Барри Джеймс Андерсон, — гордо ответил Барри Джеймс Андерсон.

— Еще один Барри? — Кресло пахло старостью и сыростью.

— Ага, но ты можешь звать меня Би-Джей, [22] Английская аббревиатура BJ (Би-Джей) расшифровывается как blow job — минет. — хихикнул он. — Меня все так зовут.

Я сохранял хладнокровие.

— Ладно.

— Да-да, я, так сказать, профессиональный Би-Джей. — Он перестал смеяться и метнулся в угол к старому шкафу.

— Откуда ты знал Барри? — спросил я. Интересно, был ли Барри голубым?

— Да так, знаешь, пересекались, общались.

«Барри — Черный Ход. Педик долбаный».

— Где пересекались?

— В разных местах. Чаю хочешь? — спросил он, копаясь в недрах шкафа.

— Нет, спасибо.

— Как хочешь.

Я закурил, используя грязную тарелку вместо пепельницы.

— Вот, — сказал Би-Джей и подал мне из шкафа целлофановый пакет с логотипом магазина «Хиллардс». — Он хотел, чтобы это было у тебя, если с ним что-нибудь случится.

— Если с ним что-нибудь случится? — повторил я, открывая мешок. Он был набит картонными папками и желтыми конвертами. — Что это?

— Дело всей его жизни.

Я затушил сигарету в засохшем томатном соусе.

— Но почему? То есть почему он оставил это здесь?

— Да говори уж как есть — почему мне? — шмыгнул Барри. — Он заходил сюда прошлой ночью. Сказал, что ищет укромное местечко, чтобы припрятать все это добро. И что, если с ним что-нибудь случится, я должен отдать это тебе.

— Прошлой ночью?

Би-Джей сел на кровать и снял куртку.

— Ну да.

— Постой-ка, я же тебя видел прошлой ночью, да? В Пресс-клубе?

— Да, и ты был со мной не слишком-то любезен, правда? — Его рубашка была покрыта тысячами маленьких звездочек.

— Я был бухой.

— А, ну тогда — другое дело, — ухмыльнулся он.

Я снова закурил. Меня дико раздражал вид этого мелкого педика и его звездной рубашки.

— Так что у тебя за дела такие были с Барри?

— Понимаешь, я видел кое-какие вещи.

— Не сомневаюсь, — сказал я, глядя на отцовские часы. Он вскочил с кровати.

— Слушай, я совсем не хочу тебя задерживать.

Я встал.

— Извини. Садись, бога ради. Извини.

Би-Джей снова сел, вид у него был все еще обиженный.

— Я знаю людей.

— Конечно, знаешь.

Он снова вскочил и затопал ногами.

— Да нет же, мать твою, знаменитых людей!

Я встал, замахал на него руками.

— Я знаю, я знаю…

— Послушай, мне доводилось сосать члены и лизать яйца у самых могущественных людей в этой стране.

— Например?

— Ну уж нет. За просто так я не скажу.

— Ладно. За что?

— За деньги. А ты как думал? Ты думаешь, мне нравится быть таким? Жить в этом теле? Посмотри на меня! Это — не я. — Он стоял на коленях и мял свою звездную рубашку. — Я не педик. Здесь, внутри, я — девушка, — закричал он, вскакивая на ноги, сдирая со стены один из плакатов Карен Карпентер и швыряя его мне в лицо. — Она знает, каково это. Он знает. — Он повернулся и пнул проигрыватель. Песня Зигги со скрежетом оборвалась.

Барри Джеймс Андерсон повалился на пол рядом с проигрывателем. Он лежал, зарывшись головой в свое барахло, его била дрожь.