Леонид Бершидский - Рембрандт должен умереть

Душ действует на Штарка магически: вытираясь, он уже полон решимости установить свои правила игры. Первым делом заказывает столик – последний, уверяют его на другом конце – в «Солтс», где в прошлый приезд ел с местным коллегой замечательную утку. Как выясняется, утку теперь тоже надо заказывать заранее – может не хватить; консервативный Штарк так и делает. Разъединившись, тут же, без перерыва на дальнейшую рефлексию, набирает номер Софьи и только чуть-чуть надеется, что никто не ответит или абонент окажется вне досягаемости. Но она отвечает после второго гудка.

– Ваня! – Ее голос совсем не изменился. Иван сжимает в руке телефон так, что вот-вот раздавит.

– Софья… Пошли, порисуем? – Он не планировал так начинать разговор, но сейчас хватается за какой-то полузабытый ритуал из прошлого, потому что не может найти правильных слов.

– Ты где? – спрашивает она тихо.

– В Кембридже.

– Я сейчас туда приеду. Давай адрес.

– Погоди. На самом деле я заказал нам столик в «Солтс» на восемь вечера. Приедешь прямо туда или зайти за тобой?

– В восемь – это же через три часа!

– Ну, всяко не через двадцать четыре года, – не может удержаться Иван, еще не понимая, что за спектакль Софья пытается разыгрывать, и помимо воли радуясь ее нетерпению.

– Язва, – смеется Софья. – Ну, тогда я сама приеду. «Солтс» – это же на Мэйн-стрит? В Кембридже?

– Угу. В восемь.

– Ладно-ладно. И совсем по мне не соскучился!

Не найдясь что ответить, Иван невежливо дает отбой.

Почти два часа он пытается сперва читать – но скоро обнаруживает, что завис на одной строчке и уже не понимает ее смысл, – потом щелкать пультом телевизора. Наконец понимает, что ему надо на свежий воздух. Идти до ресторана, как он видит по карте на айподе, примерно час. Но картографы «Гугла» явно не учли, на что способен длинноногий банковский аналитик в состоянии крайнего нервного возбуждения. Через сорок две минуты, то есть в семь сорок пять, он уже в «Солтс». Ничего крепче вина здесь не наливают. Он заказывает бокал «Пино нуар» и заставляет себя не пить залпом.

Софья появляется ровно в восемь. Она и в Свердловске никогда не опаздывала – однажды, в самом начале их романа, даже отругала Штарка за то, что он пришел на свидание позже, рассчитывая, что она воспользуется «женской форой».

Когда она входит, что-то заставляет мужчин за столиками поднять на нее глаза и, хотя сюда приходят только пары, немного проводить ее взглядом – а ведь одета она в простой черный джемпер и черную же юбку чуть выше колен. На шее у Софьи крупная жемчужина на тонкой золотой цепочке. Иван вскакивает, чтобы отодвинуть ей стул, и сталкивается с официантом, который пытается сделать то же самое. Совсем смешавшись, Штарк остается стоять, и Софья смотрит на него снизу вверх.

– Ты садись, Ваня, а то так разговаривать неудобно.

Штарк принужденно смеется, усаживается и заказывает к утке бутылку того же «Пино нуар», качая головой в ответ на предложение Софьи выпить шампанского за новую встречу: после нью-йоркского вернисажа он испытывает отвращение к пузырькам.

– Ну, рассказывай, – произносит она и смотрит ему в глаза, отчего Иван, естественно, краснеет. – Ты совсем не изменился, хоть снова на первый курс. Только галстук снять и волосы отрастить подлиннее.

– Как будто мы нашли друг друга на «Одноклассниках», – говорит Штарк. – Знаешь, в России есть такой сайт, на котором можно найти школьных приятелей. Когда он открылся, везде стали появляться сорокалетние парочки. Пытались вести себя как студенты. Расспрашивали друг друга о новых привычках…

– Здесь давно есть такие сайты. И такие парочки, – отвечает она.

– На самом деле все сложнее, как ты, наверно, знаешь. Некий господин Федяев попросил меня с тобой встретиться. Сказал, ты что-то продаешь.

– Ты стал таким серьезным. – Софья подпирает голову кулаком.

– Я работаю в банке. Занимаюсь среди прочего инвестициями в искусство. Федяеву был нужен посредник, и он выбрал меня.

– Банкир… Вот никогда бы не подумала. Но это, наверно, даже кстати. Он, значит, сказал тебе про картину?

– Да. Мне нужно будет ее увидеть и показать кому-нибудь знающему и не болтливому.

– Я понимаю. Увидеть сможешь завтра. Показать – после того, как я познакомлюсь со знающим и не болтливым.

Она все глядит на него, совсем как тогда, в Свердловске. И, как тогда, ему хочется смотреть на нее, не опуская глаз. Но он не верит, что в этом может быть смысл, и смотрит в сторону.

– Федяев знает про нас? – спрашивает она.

– Да, он навел справки. Разговаривал с нашими однокурсниками.

– Наверное, он все правильно сделал. Я почему-то уверена, что ты не обманешь.

– Несмотря на то, что было? Не уверен, что смогу соответствовать твоему романтическому представлению обо мне.

– Может, как раз из-за того, что было. – Софья пожимает плечами.

Иван не хочет идти дальше и по этой тропинке. Но все-таки спрашивает:

– Ты здесь с Савиным?

– Мы уехали вместе. Но теперь – нет. Хотя он все еще в Бостоне. У него не пошли здесь дела.

Нежданная, лишняя, нелепая надежда наполняет Штарка при этих словах – совершенно помимо его воли. Он ничего не может поделать со своими реакциями на эту взрослую, чужую, в сущности, женщину с глазами той, пятнадцатилетней, нечужой. Иван предчувствовал, что так будет, потому и оттягивал встречу, но – потому и не улетел сегодня домой.

– Я сама по себе уже шесть лет, – продолжает Софья. – Учу детишек рисовать, веду студию.

– Могу я тебя спросить, откуда у тебя картина… или картины?

– Картины. Я, собственно, и собиралась тебе рассказать.

Приносят вино. Иван пробует его, кивает. Софья ждет, пока официант отойдет подальше.

– Из училища же я ушла, со второго курса, – начинает она, убедившись, что никто не слушает; а ведь разговор идет по-русски. Нервничает, значит. – Так что здесь сразу пошла учиться. На дизайнера, в местный колледж искусств. Там я подружилась с девочкой, американкой. Ровесницей. Она занималась скульптурой. Мы тусовались вместе, ходили на концерты. Миловидная такая девчонка, у нее был парень, играл на трубе. Чем-то похож на тебя: рыжий, высоченный. Ирландец, кажется. Савину они нравились, он говорил: смотри, какие здесь молодые люди беспечные, свободные, никакой совковой задавленности, никакой достоевщины. И вот однажды эта девочка – Лори – говорит мне: Софи, у меня большие проблемы. Джейми – так звали ее парня – взял кое-что, ну то есть украл. И мне кажется, что добром это не кончится. Попросила помочь это спрятать. Думаю, если бы она кого-нибудь из местных попросила, тут бы ее и сдали сразу. Ну, а у нас же, сам понимаешь, на друзей стучать не принято. Я взяла у Савина машину – он купил подержанный вэн, холсты возить. Поехали к Лори, и тут я увидела, что у нее, – что он взял, этот Джейми. Я даже спросить ничего не смогла, так и застыла. Но делать нечего, погрузили мы эти картины в фургон. В мастерскую к Савину я их, конечно, не повезла – мы сняли ячейку в «Ю-Хол»… Ну, знаешь, здесь есть такая контора, они дают тебе ключ от кладовки, а ты там можешь хранить что захочешь. И сгрузили туда эти картины и еще всякий хлам для виду. А на следующий день этот Джейми пропал. Лори была уверена, что его убили. Я хотела, чтоб она переехала к нам – представляешь, в каком состоянии она была? – но Лори отказалась. Сказала, что приходил к ней один, ну, бандит, интересовался картинами и пообещал следить. В общем, мы почти перестали общаться, но Лори ходила по-прежнему в колледж, старалась выглядеть как раньше. А Джейми так и не нашли.