Виктор Суворов - Змееед

Он орал. Он вопил. Он визжал. Боль была жуткой, сдержаться не мог.

Пыткой руководил начальник группы исполнителей приговоров Лефортовского следственного изолятора товарищ Крайний, особо усердствовал товарищ Злыдень. Остальные не отставали.

Что главное в пытке? Главное — не дать клиенту уйти «по-английски», не простившись, не упустить его в смерть раньше времени. Тот, кто руководит пыткой, должен быть одновременно врачом, психологом и немного — поэтом. Пытать — это не профессия. Это призвание. Это талант. Не каждому дано. Иной клиент — здоровяк с виду, а чуть прищемили ему что-нибудь, и остановилось сердце. И все. И конец пытки. Что это? Это — брак в работе.

Со Змееедом работали без брака. С ним не просто работали, но демонстрировали, как надо работать. Это как в мединституте: делает группа хирургов филигранную операцию, а вокруг за стеклом сотня студентов-медиков внимательно следит, записывая в конспекты.

Тут все было именно так. Только второй и третий взводы особой роты НКВД сидели не за стеклом, а просто на взгорочке, как на трибуне стадиона «Динамо».

Задача пытающим была поставлена простая: узнать, кто послал Змеееда украсть чемодан в Ярославле.

Ни пыточной команде, ни прилежным ученикам знать не положено, что это за чемодан. Указание: как только начнет болтать лишнее, зажать рот. Узнать только, кто послал, кто был в партнерах, кто обеспечивал подстраховку, транспорт, спецодежду, инструмент и все прочее.

Слушатели следят за поединком следователей и подследственного с глубочайшим вниманием и азартом. Это как шахматная партия гроссмейстеров в притихшем зале. Иногда умолкший зал вдруг начинает галдеть, словно птичий базар. Ставки растут. Тут спорят о том, когда парнишка расколется, о том, не умрет ли до конца сеанса, о том, будет он колоться до конца или что-то все же не пожелает выдавать.

Змееед не только орал. Он еще хохотал. Есть люди, у которых какие-то нервные центры работают как-то иначе. Он хохотал от дикой боли. Хохот переходил в вопль и снова в хохот.

Он не верил ни в богов, ни в чертей, но сейчас у кого-то, сам не зная у кого, он просил смерти. Или безумия. Но смерть не приходила. И разум не мутило. Пытка затянулась. Время от времени один из подручных исполнителя убегал доложить кому-то по телефону о результатах, вернее — об их отсутствии.

Результатов не было. То истошный вопль оглашал лесную поляну, то дикий хохот. То иногда надолго затихал Змееед, опрокинувшись в глубокий обморок. И это все.

А результата и быть не могло.

Руководитель пытки допустил грубейшую ошибку, и никто ее не заметил, никто его не поправил. Когда до полусмерти забитого Змеееда выволокли на поляну для финального истязания, товарищ Крайний показал ему свеженький гроб и столь же свежую яму и объяснил, что закопан Змееед будет живым. Зрители хохотали, не понимая, что руководитель допускает непростительный промах.

Пытка ведь разная бывает. Но главное в том, чтобы помнить: а ради чего все это? Если ради мести — тогда пожалуйста, пытай на здоровье, потом живым в гробу закапывай. Но тут-то пытка ради получения очень важных сведений. Закапывание в гробу — это да, это будет месть. Но сначала сведения вырви, деревянная твоя голова! Не путай же грешного с праведным!

Каждый раз, когда боль захлестывала его, словно шампанское, пеной переливающееся через край хрустального бокала, Змееед был готов рассказать обо всем.

Он раскрывал рот, полный острых осколков выбитых зубов в клочьях кровавой пены. Он был готов назвать и Люську, и Холованова с Сей Сеичем, и поведать, где у Северного речного порта прячется пароходик, и доложить, как ему удалось спереть чемодан и что с этим чемоданом потом стало. Но в последний момент, в самое последнее мгновенье он вспоминал про стоящий рядом гроб: только расскажи, и тебя туда упрячут. Потому вместо признания орал: вам, ребята, зачтется!

Он уже не помнил и не понимал смысла этих слов. Он только знал, что после них будет новый прилив жуткой боли, но не гроб. Он не боролся за жизнь. Он знал, что все проиграно. Но он оттягивал момент — еще на одну минуту. Только на одну. И снова вопил: уж вам зачтется!

Пытка волнами идет: то крайний, к самой смерти подступающий напор, то расслабляющий отлив, чтобы сердце немного отошло, чтобы резьбу не сорвать.

И тогда все те же вопросы.

И все те же ответы.

— Кто был партнером? Как его звали?

— Не зна… А-а-а!

— Кто он?

— Не по… У-а-а-ххх!

— Какого он роста?

— Полтора-два метра, не больше… А-а-а… Ха-ха-ха… Зачтется!

Тогда-то и поступил приказ по телефону представление завершить.

Прет по Москве машина какого-то ненормального вида: стальная зеленая коробка, хищная острая морда вроде тарана, по четыре большого диаметра колеса с каждого борта, рев на полгорода. Никаких светофоров, никаких регулировщиков машина не признает. Шарахаются в стороны встречные-поперечные: расшибет! За нею мотоциклетки НКВД гонятся. Преследователи в свисточки свистят: остановись, гад! По колесам стрелять будем!

Да только в городе да на такой скорости вряд ли стрелять решатся. Вот вылетит дивная машина за город, тогда изрешетим!

Но это мотоциклисты просто сами себя успокаивают-подбадривают. За городом они тоже по колесам стрелять не будут. Потому как без толку. Потому как колеса железные, и только по периметру они резиной обделаны, дырки им не страшны, стреляй, не стреляй.

Постойте, а что это за машина такая?

Прощения прошу, это я вперед немного забежал. Давайте по порядку.

Дело так было: вскочил Дракон на мотоциклетку, Сей Сеич — на заднее сидение, в руках держит, к груди прижимая, нечто длинное, вроде лопаты, но куда более тяжелое, в солдатское одеяло завернутое. Так что у него и держаться за Драконову спину не выходит. Того гляди сорвется.

Рванул Дракон по улице Горького мимо Юрия Долгорукого, мимо задумчивого Пушкина, мимо Белорусско-Балтийского вокзала на Ходынку. Пролетел мимо пропускного пункта. Тут, на аэродроме, его знают, тут его пропускают. Но не везде. Там, где недавно был показ боевой техники, многое уже убрали. Но кое-что осталось. И это кое-что огорожено колючей проволокой, а на входе — грозный часовой. Прошлый раз был у Дракона алый атласный пропуск с профилем Спасской башни и надписью «Проход везде». Но кончился показ, сдал он тот пропуск. Как пройти? Просто.

Уверенной командирской поступью шагнул решительно к часовому, большим пальцем указал через плечо на Сей Сеича:

— Этот со мной!

— Есть! — ответил часовой, пропуская обоих.

Если этот с тобой, то, конечно, пусть проходит! Только минут через пять часовой опомнился: этот с тобой, а ты-то кто таков?