Дэвид Осборн - Открытый сезон

Он потянулся за своим спальным мешком. На рассвете он разложил его и крепко пристегнул к дополнительным костылям прямо над ним. С таким креплением ему не о чем было беспокоиться. Он пошарил в рюкзаке, вытащил сигареты, прикурил и затянулся.

— «Пити сейчас тоже должен быть в своей постели», — подумал он. Наверное, просит воды, как он всегда делает ночью в это время, издавая странные непостижимые звуки и поворачивая свое ничего не выражающее ангельское личико в сторону входившей Эллен. Спит он, конечно, в комнате для гостей, в доме Кена и будет там и завтра ночью и на следующий день после того, как Кен будет мертв. Все останется так-же, как есть, кроме того, что вместо отца при нем будет человек, женившийся на его матери, который будет следить за ним так, как делал это с тех пор, как она покончила с собой.

Кен ни о чем не ведал. Кен был снаружи, в кустарнике, окруженный холодной ночью, вместе с полупедиком, с грязным умишком по имени Арт Уоллес. Но он узнает, Завтра или через день, прежде чем умереть, он узнает все. И у него будет несколько мгновений, чтобы осмыслить все это.

Он сделал еще пару затяжек и, аккуратно раздавив окурок о балку, сунул его в карман, чтобы завтра высыпать табак, а бумажку скрутить в комочек и выбросить где-нибудь в лесу.

Сна не было. Он воспитал свою нервную систему до высочайшей степени чуткости. Ему удавалось только слегка расслабиться в эти ночные часы, пытаясь отделаться от воспоминаний. Но они продолжали напирать. Он услышал приглушенный голос психиатра, объяснившего следователю, что Пити не его сын, что родители Элис вынудили ее выйти за него замуж и что ее все эти годы мучило чувство вины, пока в конце концов ум ее не помутился. Элис, которую он любил всегда, прекрасная нежная Элис, съежившаяся в одиночестве в голой изолированной комнате лечебницы и освободившаяся только тогда, когда какой-то дурень или ангел на время забылся и оставил после себя кожаный смирительный пояс, чтобы она смогла на нем повеситься.

Трескотня крыс внезапно усилилась. Там, внизу, они почуяли его и его пищу, пытаясь взобраться по гладким стенкам печи, но свалились.

Они отвлекли его ум, и он прислушался к их возне, пока не зажужжал будильник. Было почти семь и все еще темно. Он залез в рюкзак, вынул оттуда полевой рацион, съел его, пережевывая сухой, безвкусный, обезвоженный бисквит медленно и тщательно, запивая его водой из фляги. Он замерз. Холод дотянулся до самых костей какой-то тупой болью и спасения не было. Но зато там, на улице, эти два ублюдка тоже коченеют и им еще хуже — они еще и напуганы.

Вскоре появились первые признаки приближающегося рассвета. В зияющей дыре вверху, очерченной верхним краем дымохода, чернота ночи почти внезапно стала сереть.

Ему пришло в голову, что он уже столько времени не видел звезд и не знает, ясно на улице или облачно. Пока не станет светлей, чтобы увидеть, как небо засияло от восхода, или обрисуются несущиеся по небу облака, точно все равно не скажешь. Лучше было бы облачно. Будет, конечно, холодно, но не будет солнца, которое может ослепить, если придется стрелять против него или может отразиться от ствола его ружья, когда он будет прицеливаться.

Он упаковался, проверил ружье, сунул оптический прицел в специальный продолговатый карман, который сам пришил к задней стороне левой штанины, потом приложил глаз к одной из дыр в кирпиче, чтобы взглянуть на окрестности.

Погода действительно, наконец, изменилась. Осень кончилась. Высокие однообразные слоистые облака затянули небо. Через несколько дней они опустятся и пойдет снег. И наступит зима.

Он не отрывал глаз от щели. Обзор у него был горизонтальный, охватывая девяносто градусов и по вертикали столько же. Он захватывал хижину, опушку возле нее до самого озера и зону кустарника между ней и лесопилкой. Сразу внизу виднелась замшелая разломанная крыша лесопилки. Не было никаких признаков движения людей. Внизу пролетело несколько уток. Последние в мигрирующей стае птиц на этот год.

Он осторожно продвинулся по своей хрупкой платформе к противоположной стене. Здесь была еще одна щель. Она охватывала лес и скалу на севере, с которой он вчера, подстрелил Грэга. Сейчас там никого не было, но будут довольно скоро. Если они еще не догадались, то наверняка скоро поймут, что стреляли именно оттуда. Любопытство притянет их туда. Им придется подняться и посмотреть, не оставил ли он там каких-нибудь следов, и обнаружат пустую гильзу, которую он сунул в расщелину камня. Они выковырят ее, не такая уж легкая работа, и окажется, что это одна из их собственных, которую он подобрал в лесу. Сначала они решат, что у него ружье точно такого же калибра, как и у них. Вскоре, однако, они поймут, что звук выстрела был гораздо мощнее, чем от их ружей.

А память им подскажет, что глаза лгут. Они поймут, что гильза подложена им специально, чтобы встревожить их. Они станут притворяться, что это не произвело на них никакого впечатления, но урон уже будет нанесен.

Еще они найдут окурок сигареты. Из тех, что принадлежат Кену, которую он прихватил из серебряного ящичка на столе в гостиной Кена, когда заехал оставить Пити. Но Кен не будет знать этого и никак не сможет догадаться. Тем более Арт. Сначала они решат, что он курит сигареты того же сорта, чуть позже станут сомневаться, а не издевается ли он над ними. Сомнения будут подтачивать глубоко.

Они будут расшатывать, Терзать и распылять их сосредоточенность на выживание. Кто-этот охотник, который так хорошо знает их привычки; знает их ружья, их сигареты? И что ему еще известно? Неужели они где-то поскользнулись, сами того не заметив? Может быть у кого-то из них было что-то в прошлом, о чем неизвестно другому, что могло вызвать такую личную месть? Они станут украдкой поглядывать друг на друга и сомневаться, будут хвататься за любую ниточку света в своем мозгу, но это ни к чему не приведет. И под воздействием всего этого они будут не в состоянии оказать достойное сопротивление.

Однако, прежде чем подняться на скалу, им придется зайти в хижину. Арт ранен. Они, правда, наверняка взяли с собой медикаменты, но инстинктивное стремление Арта к безопасности заставит его выдумать какой-нибудь предлог, чтобы убедить Кена зайти туда. Арт — человек городской и четыре стены хижины покажутся крепостью и поднимут его боевой дух.

Он снова подвинулся по платформе, прижимая глаз к щели и стал ждать.

Это продолжалось недолго. Внезапно, справа, на самом краю его зрения, дрогнула верхушка серебристой ели. У задней части хижины появился Кен, пригнувшись, ружье у бедра готовое к выстрелу. Секунд десять он оставался в этой позе, потом метнулся к гораздо более надежному укрытию — стене хижины. Он отдышался и кивнул. Появился Арт, не менее осторожный, с подвешенной на перевязи раненой рукой, другой рукой прижимая к телу ружье. Он присоединился к Кену и осматривался по сторонам, пока Кен забирался внутрь. Потом он подал ружье и с помощью Кена сам забрался внутрь.