Гарри Стейн - Серебряная пуля

Улыбнувшись, она повернулась к дому, поднялась по ступенькам и нажала кнопку звонка. Женщина средних лет с выкрашенными в соломенный цвет волосами ответила по-немецки:

— Да, пожалуйста.

— Простите, вы не знаете, где мне найти владельца этого дома?

На миг показалось, женщина смутилась — что могло понадобиться здесь этой элегантной иностранке?

— Хозяина? — наконец переспросила она.

Сабрина улыбнулась, давая понять, что не собирается беспокоить или смущать здесь кого-то.

— У меня был старый друг, он жил здесь много лет назад. И я пытаюсь узнать, что с ним случилось.

Женщина пристально оглядела незнакомку, потом оглянулась.

— Мам, пойди, пожалуйста, сюда! — Тишина. Она повторила громче: — Мама!

— Да?

— Тебя спрашивают.

Через минуту хрупкая пожилая женщина с добрым лицом шаркающей походкой приблизилась к ним. На ней был рваный халат, и Сабрина смутилась при виде чужой бедности. Она старательно объяснила, зачем пришла.

— Я — владелица, — наконец ответила женщина. — Скажите, что вы хотите?

Сабрина подавила волнение.

— Этот человек жил здесь очень давно.

— Когда?

— До войны.

Та покачала головой.

— Нет-нет, я владею им всего три года. После смерти мужа.

— А, понимаю. Извините. А не могли бы вы мне сказать, долго ли ваш муж…

— Только с 1969 года. Он купил его, чтобы вложить деньги. — Она улыбнулась. — Не лучшее, может быть, вложение, но я справляюсь.

Сабрина поняла — дело безнадежное.

— И вы не знаете, у кого он его купил?

— У господина Клауса. Он тоже умер, много лет назад.

— Ну что ж, большое спасибо, что вы уделили мне время.

Та кивнула.

— Война давно кончилась, и мы стараемся не думать о тех днях.

Ну и что теперь, подумала Сабрина, покидая дом. Она, конечно, не ожидала чего-то сверхъестественного, но считала, что, как только появится здесь, ситуация сама подскажет выход. Она понаблюдала за игрой в футбол, потом невольно обратила внимание на пожилую женщину, толкавшую перед собой детскую коляску.

— Извините, мадам. — Она снова отметила про себя — немцы определенного возраста пугаются незнакомцев. Женщина замедлила шаг и ничего не сказала.

— Вы не сможете мне помочь? — Сабрина пошла рядом с ней. — Я ищу одного японца, который когда-то жил здесь. В этом доме.

— Я не знаю, — последовал ответ, подчеркнуто холодный. И, не замедляя шага, женщина двинулась дальше.

У Сабрины не было выбора: она подходила к каждому прохожему, казавшемуся ей не моложе шестидесяти, и задавала свой вопрос.

С ее характером это был просто подвиг. Ей приходилось насиловать себя, держась так смело.

Ей стало легче, когда она решила притвориться студенткой-выпускницей, изучающей новейшую историю города. Она будто бы слышала, как трудно здесь жили люди во время войны, как наплыв турецких рабочих еще больше осложнил положение.

— Посмотрите вокруг, — сказала раздраженно одна женщина. Было восемь вечера, и в надвигающейся темноте Сабрина не могла разглядеть детали дома. — Когда-то все это выглядело очень респектабельно. Но эти люди понятия не имеют, что такое уважение к собственности. И мы за это должны расплачиваться.

— Но ведь и раньше здесь жили иностранцы? — заметила Сабрина.

Женщина покачала головой.

— Нет-нет. Только наши, немцы.

— А мне говорили, здесь жил какой-то японец, известный ученый, вот на этой улице.

Та смерила Сабрину удивленным и разочарованным взглядом.

— Не знаю. — И пошла дальше. — Нечего слушать всякую ерунду.

— Простите… — Сабрина обернулась. Рядом стояла девочка, которая только что играла в футбол. Ее хорошенькое личико обрамляли прядки грязноватых светлых волос.

— Вы хотите узнать об этом районе? Про тех, кто здесь жил?

— Да. Мне это очень интересно.

— Пойдемте. Мой дедушка все вам расскажет. Он живет здесь много-много лет. Всю жизнь. В этом доме.

Сабрина кивнула.

— А где он?

— Недалеко. — И она протянула ей маленькую ручку. — Меня зовут Агнета.

Сабрина подала свою.

— А меня Сабрина.

Девочка, ни слова не говоря, повела ее за угол, потом вниз, через несколько улочек, потом они вышли на широкую людную улицу. Скромные коммерческие заведения, все, кроме одного — маленького магазинчика с бамбуковыми шторами, были закрыты. И, только войдя внутрь, Сабрина поняла, что это, скорее, восточная кофейня, которую держали мужчины местной эмигрантской общины. В сигаретном дыму было только одно бесспорно немецкое лицо. К этому мужчине и подошла Агнета. Он встал, чтобы поздороваться с девочкой, и его лицо удивительно помолодело от улыбки.

— Что, пришла навестить своего старенького дедушку? Или захотела еще одно пирожное?

Его собеседник за столом, турок средних лет, широко улыбнулся, показав несколько золотых зубов.

— Дедушка, это Сабрина. Она хочет кое-что узнать об этом районе.

— Что ж, ладно. — Широким жестом он пригласил — садитесь. Его руки явно говорили о том, что он рабочий. — Вы пришли как раз к кому надо.

— Спасибо, — сказала Сабрина, садясь.

— А вы откуда? — спросил он, заметив акцент.

— Из Италии. Я итальянка.

— О, прекрасная страна. Очень теплый народ. — Он указал на маленькую чашечку черного кофе на столике перед ним. — Пожалуйста, попробуйте турецкий черный кофе. Он для меня уже стал дурной привычкой.

Он заказал кофе и пирожное для внучки.

— Теперь рассказывайте, зачем пришли. Мне семьдесят один год, а что было до того, найдете в книгах.

Он отнесся к Сабрине так доброжелательно, что она решила начать сразу.

— Мне говорили, что много лет назад, еще до войны, на вашей улице жил японец. Ученый.

Лицо старика сразу смягчилось.

— Ах, да. Профессор.

— Профессор Накано.

— Да, именно. Хороший человек. Конечно, я тогда был мальчишкой. Он жил здесь с семьей своей жены, они были евреи. В подвале он устроил лабораторию. Его тут все знали.

Сабрина держалась очень спокойно.

— Именно это я и слышала. Вот почему я пытаюсь выяснить, что с ним случилось. С его работой.

— А, понятно. — Он помолчал и отпил кофе из чашечки. — Но вы, конечно, знаете, какие это были плохие времена и какие трудные.

— Да, знаю.

— Мы, дети, очень любили профессора. Он часто угощал нас конфетами. — Он посмотрел на свою внучку. — В этом районе не так уж много национал-социалистов, мои собственные родители, то есть твои прадедушка и прабабушка, были социал-демократами.

— А они что-нибудь знали о работе профессора? — спросила Сабрина.

— Только то, что она очень важная и имеет очень большое значение.

— Насколько я знаю, в 1938 году он пытался уехать.

Старик медленно кивнул.

— Да, конечно. Они все хотели. Вы слышали о Хрустальной ночи? Когда банды нацистов устроили погром? Все об этом слышали, даже дети. Нам было очень жаль всех его трудов. Вот тогда-то он и отправил свои вещи.