Алексей Евдокимов - ТИК

Начав понемногу соображать, Ксения почти сразу взяла себя в руки (и даже испытала некоторое удовольствие от того, как быстро это у нее вышло). Попросив телефон у соскребавшего ее с пола сердобольного соседа, позвонила мобильному оператору, в банки — заблокировала карточки… У нее была полезная привычка дублировать телефонные номера в бумажную записную книжку — так что и потеря сотового была, в общем, не столь страшна. А ноутбук она — слава богу! — сегодня оставила дома.

Женька хоть и без особой радости, но позволил, разумеется, приехать. Уже от него она набрала Ленку. Выяснилось, что еще один комплект ключей был у Ленкиной мамы, тети Нади. Чувствуя себя полной идиоткой и еще сукой в придачу, Ксения связалась с той и договорилась завтра с утра вместе идти менять замки.

Женька по-прежнему жил один — Ксения поймала себя на том, что обстоятельство это отзывается в ней слабым, но приятным злорадным удовлетворением и некоторой высокомерной жалостью. Собственно, кому-кому, но никак не ей стоило бы испытывать подобные эмоции: Ксения подумала, что с тем же чувством, вполне вероятно, семейственные знакомые поминают ее саму, — удовольствие сразу пропало, а высокомерие странным образом обратилось как раз на семейственных знакомых с их куриной хлопотливостью, самодовольной озабоченностью, противоестественно горделивым выражением лица в процессе утилизации обгаженного памперса…

На самом-то деле она регулярно (и безуспешно) пыталась растравливать в себе зависть к ним, просто чтоб подготовиться к пожизненной повинности — хотя давно смирилась с собственной ущербностью в данном вопросе: Ксения привыкла держать себя за неправильную бабу, которую весьма мало увлекает перспектива замужества, материнства и домохозяйничанья. При этом с мазохистской решимостью, с которой она много лет (и, как ни крути, все же небезрезультатно) ломала собственную натуру, Ксения бесповоротно назначила себе именно такое будущее: с умильным вытиранием слюней-соплей, сосредоточенным нагнетанием барахла в близлежащее пространство и стратегическим противостоянием свекрови — более того, она не сомневалась, что раньше или позже поимеет все это в максимальном количестве. Она очень верила в это как в генеральное решение, как в шанс избавиться наконец от рефлексов, которые научилась пока лишь подавлять. Она так надеялась, взгромоздив на себя весь этот груз, разучиться (в кои-то веки!) думать о ненасущном и злобствовать по абстрактным поводам — что панически гоняла от себя издевательское подозреньице: столь странной бабе, как она, может ведь не помочь даже столь универсальное средство…

Характерно, что затянувшаяся бодяга с Гординым ко всем этим планам, выборам и волевым решениям не имела никакого касательства — там-то у нее вышло самое обыкновенное, хрестоматийное и вполне, разумеется, унизительное в своей заурядности попадалово… Но и весьма поучительное — Ксения на собственном примере убедилась, что на всякую целеустремленную стерву довольно беспомощности и мягкотелости.

Интересно, что она ведь давным-давно все про него понимала… Но это понимание ничуть не помогало ей ни в течение трех отчетных лет, ни под конец… ни даже «после всего». Как выясняется.

Гений. Так его без конца подкалывали: «Наш гений». Но любовно подкалывали, комплиментарно (на комплименты он бессознательно провоцировал окружающих как далеко не всякая баба). Игорь на это неизменно отвечал кокетливой цитатой из малороссийского батьки фельдмаршала Паскевича — как раз по поводу его аномально удачливого сына: «Що гений, то не гений. А що вэзэ, то вэзэ». И ничуть, кстати, не врал. Що вэзэ.

Хотя Ксения знала (кому еще знать, как не ей!) — сам-то Игорек и о талантах собственных был наипревосходнейшего мнения: себя ведь Гордин любил трепетно, заботливо, обстоятельно, но при этом не без восторженной порывистости. Это была, разумеется, достаточно гнусная черта — но Игорь, надо признать, умудрялся обожать себя каким-то неоскорбительным для других образом. Не нагло. Что в сочетании с силой и искренностью чувства не могло на тех других не действовать: поэтому они Игоря тоже любили, причем почти поголовно. Это кто не был знаком с Гординым близко.

Те же, кто, подобно Ксении, был, — страшно разочаровывались, смертельно обижались (подобно ей), ненавидели Игоря… и все равно в итоге прощали. По крайней мере смирялись с фактом, что никуда им от него не деться. При том, что должен (сплошь и рядом — в том числе и денег, и немалые суммы) всем своим знакомым, друзьям, женщинам был именно Игорь — ощущение зависимости испытывали почему-то они: друзья, знакомые, женщины. И Гордин это отлично чувствовал — и пользовался этим совершенно беззастенчиво (то есть по сути: внешне Игорек свой паразитизм — финансовый, сексуальный, моральный — охотно обставлял и жалостными вздохами, и опусканием глазок долу, и даже покаянными всхлипами).

Слабину в человеке Игорь чуял безошибочно, как всякий настоящий слабак, а бессовестен был, как всякая свинья высшей пробы — чье свинство проистекает не от нежелания поступаться собственными интересами в пользу чужих, но от абсолютно органичной неспособности вообще предположить наличие у других каких-либо интересов. В такой органичности и коренилась его незатратная тотальная доброжелательность: беспардонно и постоянно кидая всех, Игорь ведь при этом не хитрил, не врал, не хамил — и вряд ли даже понимал, что поступает не слишком правильно.

Собственно, все это — предельный эгоизм, непоследовательность, безответственность, искренняя неспособность отдать себе отчет, что ты можешь быть неправ (при готовности повиниться в чем угодно, если строгая хозяйка серчает), неформулируемое, но фундаментальное представление, что все кругом должны тебе, а ты не должен никому, — это хрестоматийные черты детской психологии. Игорь был не сволочью, он был — при всей своей маскулинной харизме — малолетним ребенком. Когда она поняла это? Да еще после истории с «Болевым порогом».

…Гений хренов. Уж Ксения-то знала, кому он (в немалой степени, во всяком случае) обязан такой своей репутацией. Нашумевший два года назад «Порог», согласно всеобщему мнению, был поставлен по сценарию Игоря Гордина — и в адрес сценария (а равно И. Г.) было в свое время произнесено и написано немало хвалебного и даже восторженного. Причем почти ни одна падаль не заметила и уж точно ни одна не обратила внимания, что именно значилось в титрах: «Сценарий Игоря Гордина и Ксении Назаровой». Гордина знали все, с Гординым все носились, Гордину все умилялись — а кто такая эта Назарова?.. Бывшие же в курсе — наверняка не сомневались, что гениальный Игорек исключительно из покровительственной щедрости вписал в титры имя своей новой (тогда она была еще новой) бабы. И гениальный Игорек принимал восторги как нечто само собой разумеющееся — нет, упоминая, конечно, иногда (вскользь), в каких-то интервью, что работал не один…