Майкл Кокс - Зеркало времени

Эмили связывала с любимым сыном много честолюбивых надежд, но сильнее всего хотела, чтобы он рано женился и произвел на свет наследника, ибо она не меньше своего предшественника жаждала продления рода Дюпоров. А вдруг по возвращении с Мадейры я обнаружу, что он попался в сети какой-нибудь хитролукавой красавицы или — упаси боже! — влюбился, тем самым поставив крест на мечте моего отца о восстановлении своих законных прав через меня? Почувствовала ли я укол ревности при мысли, что он может отдать свое сердце другой, пускай сама почти не надеялась выйти за него замуж? Не стану скрывать — да. Вдобавок ко всему меня премного обеспокоило упоминание о Мадейре. Действительно ли доктор Мэнли порекомендовал своей пациентке отправиться туда — или здесь кроется какой-то опасный подвох?

Приведенная в замешательство неожиданным поворотом событий, я начала склоняться к предположению, что Эмили стало известно, кто я такая на самом деле, и что она вовсе не собирается ехать на Мадейру, а просто ведет со мной какую-то тонкую игру, чтобы сперва помучить, а потом разоблачить меня.

Услышав в моем невольном восклицании тревогу, вызванную подобными мыслями, Эмили снова уставилась на меня пронзительным взглядом.

— Почему вас так удивляет мое желание отправиться на Мадейру? — раздраженно осведомилась она. — По словам доктора Мэнли, лучшего места для поправки здоровья не найти и там приятное английское сообщество. Многие мои знакомые тоже рассказывали мне о благотворном влиянии тамошнего климата, но вам, похоже, совсем не хочется туда ехать. Почему?

— Просто я плохо переношу качку — а до Мадейры плыть долго.

Я рассчитывала, что Эмили отнесется к такому объяснению сочувственно, но она, напротив, возмутилась еще сильнее.

— Право слово, Алиса, до чего же вы эгоистичны! Разве мое здоровье для вас не важнее незначительных временных неудобств? Меня удивляет, очень удивляет, что вы говорите такое.

Эмили продолжает сурово выговаривать мне, и я осознаю всю нелепость моих недавних страхов: ведь она просто-напросто остается самой собой — испорченным ребенком, каким всегда была и всегда будет, тщеславным, эгоистичным и нетерпимым даже к малейшим проявлениям своеволия со стороны тех, кого она считает ниже себя, то есть почти всех на свете. Теперь, когда ко мне вернулась уверенность, что она по-прежнему пребывает в неведении относительно моей подлинной личности, я решаю подчиниться со смиренными извинениями — тем более что прекрасно понимаю: отговорить Эмили от намерения отправиться на Мадейру все равно не удастся сейчас, пока она кипит негодованием и обидой.

Мои покаянные слова оказывают мгновенное действие: ее взгляд смягчается. Я звоню, чтобы подали чаю, и вскоре спокойствие восстанавливается.

— Итак, дорогая, нам нужно продумать наши планы, — говорит она, когда входит служанка, чтобы зажечь лампы. — Мне понадобятся новые наряды, разумеется, и вам тоже, а посему мы отложим отъезд в Эвенвуд до завтрашнего вечера и совершим поход на Риджент-стрит, как я вам обещала. Боже мой, я уже чувствую прилив сил! Доктор Мэнли прав: я слишком долго не выезжала из Англии. Перемена места и благословенное солнце — вот что мне необходимо для поднятия духа.

Затем Эмили осеняет мысль написать сэру Маркусу Леверету — спросить, не может ли он договориться о приличном жилье для нас в Лиссабоне, нашем первом порту захода по пути на Мадейру.

— Бумагу мне… скорее, дорогая моя!.. и что-нибудь, чем писать!

Охваченная возбуждением, она нетерпеливо указывает на бюро.

— Нам надо все записывать по ходу дела, знаете ли, — говорит она, когда я возвращаюсь к дивану с несколькими листами почтовой бумаги и карандашом. — Всего ведь и не упомнишь.

До самого вечера Эмили лихорадочно составляет списки вещей, которые нам понадобятся в путешествии, и делает различные заметки на память. На следующее утро мы едем в карете на Риджент-стрит. Эмили бледна, она явно плохо спала ночью, хотя и не вызывала меня посидеть с ней. Но по прибытии к месту назначения она оживляется, и мы проводим добрых три часа в роскошных магазинах с огромными витринами, где Эмили обслуживают с величайшим подобострастием, покуда она не помечает галочками все пункты в своих списках. Наконец мы возвращаемся на Гросвенор-сквер, чтобы отдохнуть перед отъездом на вокзал.

Когда наша карета трогается прочь от дома, я бросаю рассеянный взгляд в окошко.

На углу Норт-Одли-стрит стоит мужчина. Седоволосый, с густыми черными бровями.

На следующий вечер мы с Эмили ужинали вдвоем в Красно-золотой столовой зале.

Мистер Рандольф все еще не вернулся из Уэльса, где опять гостил у своего друга мистера Риса Пейджета, а мистер Персей работал над новой поэмой, уединившись наверху. Позже, однако, он спустился в гостиную, где мы с Эмили читали у камина.

— Персей, милый, вот и ты, — проворковала она, когда он вошел. — Иди сюда, посиди с нами. Нам недоставало тебя за ужином.

В присутствии матери он, само собой, был вынужден держаться со мной любезно, тем более что после нашего возвращения из города мы с ним увиделись впервые. Усевшись на диван рядом с матерью, он принялся скучающим тоном задавать вполне предсказуемые вопросы. Хорошо ли я провела время в Лондоне? Какие достопримечательности показались мне наиболее интересными? Не правда ли, набережная Виктории — одно из величайших чудес нашего времени? На эти и прочие вопросы я отвечала учтиво, но коротко, чувствуя на себе проницательный взгляд Эмили.

— А теперь, насколько я понимаю, — продолжал он с едва заметным раздражением, — вы собираетесь в более далекое путешествие. На Мадейру, я слышал.

Эмили закрыла книгу и отложила в сторону. Мистер Персей поинтересовался, что она читала.

— Да так, — небрежно промолвила она, — путеводитель по Мадейре, составленный мистером Харкортом. {18} 18 Эдвард Вернон Харкорт (1825–1891), натуралист и член парламента от Оксфорда с 1878 по 1885 г. Его книга «Очерки Мадейры; полезная информация для путешественников и гостей острова, приезжающих на лечение» была издана в 1851 г.

Мистер Персей взял книгу, бегло полистал и уже собирался закрыть и положить на место, когда вдруг недоуменно нахмурился.

— Откуда у вас эта книга? — спросил он, пролистывая страницы назад, к самому началу. — Она не из нашей библиотеки — здесь нет экслибриса.

К моему изумлению, его мать залилась краской.

— Она принадлежит мистеру Шиллито.

— Шиллито? А как она у вас оказалась?

Эмили при всем своем старании не сумела скрыть смущение. На моей памяти она впервые столь явно смешалась, и мне до смерти захотелось узнать, в чем же причина. Однако, даже под пытливым взглядом сына, она быстро овладела собой.