Александр Проханов - Виртуоз

— Мне дали понять, что эти точечные вспышки насилия инициируются нашим Духовным Лидером. Виктор, таким образом, дает мне понять, что только он один может контролировать ситуацию на Кавказе. И в случае, если я не стану соблюдать наши с ним договоренности, он может вновь запалить Кавказ.

— Такое возможно, но маловероятно, — ответил Виртуоз, рассматривая картину боя, раненого в носилках, вспышки выстрелов из дымящего дома. — Не следует поддаваться мнительности. Она — не лучший советчик.

Рем ударил по клавише. Появилось печальное, с выпуклыми губами и оленьими глазами лицо Ходорковского, который читал какую-то книгу, устало откинувшись в кресле. Он все еще находился в заключении, но уже не в общем бараке, а в отдельном, комфортно обставленном помещении, с хорошей мебелью, телевизором, библиотекой. Такое улучшение условий произошло сразу же после избрания нового Президента. Рем лично распорядился перевести Ходорковского из общего барака, что породило слухи о скором освобождении именитого узника.

— Пожалуй, я освободил бы его. — Рем рассматривал узника, который перевернул страницу книги и стал растирать затекшую ногу, не зная, что за ним наблюдают в Кремле. — Это резко ослабит нашего достопочтимого Виктора. Поставит рядом с ним другого Духовного Лидера, не мнимого, а истинного, снискавшего свою репутацию мученичеством. Но это опасно, не правда ли? Мы выпустим на свободу будущего Президента.

— Пусть живет, как княжна Тараканова, — усмехнулся Виртуоз. — А хочешь, давай наденем на него «железную маску».

Рем уже рассматривал биржевую динамику, показатели крупнейших отечественных корпораций, в том числе и Газпрома. Индексы последнего шли вверх, повторяя кривую цен на нефть.

— Теперь, когда наши с Долголетовым доли в акциях Газпрома сравнялись, пора подумать о разделении банков, где хранятся наши с ним деньги. Пусть он остается в «Дойче банке», в «Барклае», в «Банк оф Нью-Йорк». Я же перевожу свои деньги в Гонконг и Макао. На разных континентах им будет уютнее.

— Что называется, дружба дружбой, а денежки врозь, — съязвил Виртуоз.

— А вот посмотри, — Рем бегло читал статью в «Вашингтон пост» под названием: «Разногласия между Лампадниковым и Долголетовым больше нельзя утаить в мешке». Как ты думаешь, кто заказал американцам эту замечательную статью? Уж не ты ли?

— Я по-прежнему делаю все, чтобы сохранить баланс ваших отношений. Но не все в моих силах. Долголетов покинул Кремль и лишил себя таинственного магнетизма власти, которую источают гробницы царей, урны красных вождей, фрески Грановитой палаты. А ты подпал под действие этих волшебных сил. Ты становишься все тяжелее, а он все легче.

— «Ты взвешен и найден слишком легким», — задумчиво произнес Рем. По его лицу пробежала легкая судорога, и на мягком, интеллигентном лице на мгновение обозначился черный жестокий клюв.— Ага, губернатор Приморья, опасаясь ареста, покончил жизнь самоубийством… Так мы скоро лишимся всех губернаторов, а также большей части мэров. Борьба с коррупцией не должна лишить нас «вертикали власти»… А, вот еще… Рухнул мост чрез реку Обь, а вместе с ним пассажирский поезд. Среди пассажиров есть утопленники…. Значит, надо снабжать пассажиров надувными плотиками, черт побери!..

Рем выключил компьютер и повернулся к Виртуозу:

— Скажи, что ты знаешь о поездке Долголетова в Псково–Печорский монастырь? О чем он там говорил со старцем Иоанном Крестьянкиным?

— Не ведаю, — ответил Виртуоз, стараясь не выдать волнения. — Ты же знаешь, он афиширует свои отношения с Церковью. Это соответствует его образу Духовного Лидера.

— Все-таки интересно, о чем они там говорили?

— Я наводил справки у монахов, но никто, даже настоятель, не присутствовал при встрече. Скоро после нее старец отдал Богу душу и был похоронен в пещерах.

— А нельзя ли его оттуда выкопать, отрезать голову и передать профессору Коногонову в «Стоглав»? Пусть добудет из мертвой головы содержание их беседы.

— Это рискованно. Вызовет недовольство в церковных кругах. Усекновение головы— это иудейская традиция. Вспомни Юдифь, обезглавившую Олоферна. Вспомни Соломею — ей поднесли на блюде голову Иоанна Крестителя. Иоанн Креститель — Иоанн Крестьянкин, это очень похоже. У тебя и так ищут еврейские корни.

— Это дело можно уладить, — настаивал на своем Рем. — Похитить голову, снять показания, а потом вернуть обратно. Я бы дал такое поручение директору ФСБ Лобастову.

— Поостерегись, — сказал Виртуоз.

— Ну, хорошо,— Рем мановением руки отмахнулся от сомнительной темы. — Сейчас начнут собираться наши «яйцеголовые». Ты их недавно слушал у Долголетова. Послушай теперь у меня.

В соседнюю с кабинетом «совещательную» комнату, где еще недавно главенствовал бывший Президент Долголетов, теперь входили знакомые Виртуозу сановники, присягнувшие на верность новому владыке — Президенту Лампадникову. Тут был энергичный, с верноподданным блеском в глазах кинорежиссер Басманов, схвативший двумя белыми жадными руками маленькую ладонь Президента. Лидер правящей партии Сабрыкин с тусклым жестяным лицом и жесткими, как кухонная терка, усами, — согнулся в поклоне, словно не решался схватить и поцеловать августейшую руку. Министр промышленности Данченко с влажными воловьими глазами, стремившимися угадать настроение и волю начальника. Очаровательная петербургская дама, мэр Королькова, в юном васильковом платье, пахнущая фиалками, с жемчужным лицом неотразимой светской львицы, тяжело переступавшая на венозных ногах. Директор ФСБ Лобастов, вкрадчивый, осторожный, с размытыми чертами лица, невыразительной вялой фигурой, — казалось, воздух вокруг его головы слабо туманится, словно голова испаряется.

Министр иностранных дел Валериев, лысый, лобастый, с коричневыми морщинами и выпуклыми надгробными дугами, — напоминал примата сутулой спиной и длинными повисшими руками, и только умные, усталые, все понимающие глаза выдавали в нем утомленного жизнью мудреца. Председатель правительственного телеканала Муравин, сдобный «бонвиван», не отказывающий себе в удовольствиях, искусно, словно мягкий шар, перекатывался из одной политической эпохи в другую, привнося в нее респектабельный конформизм. Министр обороны, неуклюжий увалень, никогда не носивший мундир, снискавший в войсках прозвище «макаронный маршал». Последним, сияющий и величественный, в благочестии и радушии, явился митрополит Арсений, седобородый и розовощекий, с эмалевой панагией, источавший бриллиантовый блеск и запах дорогих духов. Все пожимали Президенту руку, выслушивая от него несколько ласковых слов. Усаживались за широким столом, выражая готовность внимать, запоминать, исполнять. Виртуоз воспринимал их, как букет в хрустальной вазе, которую перенесли из «Дома Виардо» в Кремлевские покои, переставили с одного стола на другой.