Тана Френч - Ночь длиною в жизнь

Я спрыгнул со стены во двор, гравий хрустнул под подошвами, и я замер, но никто не выглянул из дома. Постепенно глаза привыкли к темноте. В этом дворе я не бывал никогда — слишком боялся, что поймают. Дворик выглядел так, как и следовало ожидать от Мэтта Дейли: садовые прибамбасы, аккуратно постриженные кусты, на клумбах — колышки с табличками, сортир превратился в крепкий садовый сарай. В уютном тенистом уголке нашлась удобная чугунная скамейка; я протер ее посуше и уселся ждать.

В окошке первого этажа — на кухне — горел свет, на стенах виднелись аккуратные сосновые шкафчики. Примерно через полчаса вошла Нора, усталая и бледная, в мешковатом черном свитере, с волосами, собранными в небрежный пучок. Она налила стакан воды из-под крана и прислонилась к раковине. Без выражения глядя в окно, Нора помассировала шею, неожиданно крикнула что-то через плечо, быстро ополоснув стакан, поставила его на сушилку, схватила что-то из буфета и ушла.

Я продолжал сидеть как прикованный, ожидая, когда Нора Дейли решит, что пора спать. Закурить я не решался: вдруг огонек заметят. С Мэтта Дейли станется выйти на охоту на мародеров с бейсбольной битой, и все на благо общественности. Впервые за долгое время — казалось, месяцы прошли — я сидел спокойно.

Улица затихала, готовясь к ночи. Телевизор бросал дрожащие отблески на стену Дуайеров; откуда-то сочилась музыка — сладкий и страстный женский голос нес свою боль над садами. В окне номера седьмого мелькали разноцветные рождественские огоньки и пухлые Санта-Клаусы; один из нынешнего выводка подростков Салли Хирн проорал «Ненавижу!» и грохнул дверью. На верхнем этаже номера пятого яппи укладывали ребенка: гордый отец принес его из ванной в спальню, подкидывал к потолку свое сокровище в белом халатике и фыркал младенцу в животик; счастливая мать смеялась и, нагнувшись, встряхивала одеяльца. Через дорогу мои родители, вероятно, немигающе уставились в телик, и каждый по отдельности погрузился в глубокую думу: как досидеть до сна, чтобы при этом не пришлось разговаривать.

В тот вечер мир пропитался смертью. Обычно я получаю удовольствие от опасности, она идеально помогает сосредоточиться, но теперь было иначе. Земля подо мной пульсировала и сокращалась, как громадная мышца, сбрасывая нас, снова ясно показывая, кто командир, а кого в этой игре уже накрыло с головкой. Коварная дрожь в воздухе напоминала: все, во что ты веришь, доступно любому желающему, любое железное правило может измениться в мгновение ока и банкующий всегда в выигрыше. Я бы и бровью не повел, если б номер седьмой вдруг обрушился на головы Хирнов и на их Санта-Клаусов или номер пятый пропал в один миг в огненном смерче и облаке разноцветной пыли. Я подумал о Холли, которая в своей башне из слоновой кости пытается разобраться, как может существовать мир без дяди Кевина; подумал о маленьком добром Стивене в новехоньком пальто, который пытается не верить тому, что я вдалбливаю ему про его работу; подумал о своей матери, которая пошла к алтарю с отцом, носила его детей и верила, что это хорошо. Я подумал о себе и Мэнди, об Имельде и Дейли — каждый тихо сидел этой ночью в своем уголке, пытаясь разобраться, как их изменили двадцать два года без Рози.

Весной нам исполнилось по восемнадцать, и однажды субботним вечером мы сидели в «Галлигане». Там Рози и заговорила впервые про Англию. У каждого из моего поколения найдется история про «Галлиган», а у кого нет своей — заимствуют у других. Любой солидный дублинец среднего возраста с восторгом расскажет, как он сдернул оттуда, когда в три утра началась облава; или как угощал выпивкой «Ю Ту», еще когда они не были знаменитыми; или встретил будущую жену; или потерял зуб в толкотне у сцены; или так нажрался, что заснул в сортире и никто не нашел его до выходных.

Это жутковатое местечко без окон и с выкрашенными в черный цвет стенами — смесь крысиной дыры и ловушки в случае пожара — украшали трафареты с изображением Боба Марли, Че Гевары и прочих тогдашних кумиров. В баре, который работал допоздна, не было лицензии на пиво, так что приходилось выбирать из двух сортов липкого немецкого вина, причем от любого ты чувствовал себя изнеженным и незаслуженно ограбленным придурком; была там и живая музыка — своего рода лотерея: никогда не знаешь, что услышишь. Нынешние детишки к такому месту на пушечный выстрел не подойдут, а нам нравилось.

Мы с Рози пошли взглянуть на новую глэм-роковую группу с названием «Губная помада на Марсе» — Рози слышала, что неплохую, — и на всех, кто еще там будет. Мы пили лучшее немецкое белое и танцевали до упаду — я любил смотреть, как Рози танцует, как двигает бедрами, как взметаются ее волосы, и слушать, как она смеется: она никогда не танцевала с каменным лицом, как другие девчонки, она танцевала с выражением. Вечер обещал быть замечательным. Группа оказалась не «Лед Зеппелин», но у них были приличные стихи, клевый ударник и бесшабашность, как почти у всех групп в те времена — когда нечего терять, когда наплевать, что нет ни малейшего шанса подняться высоко, зато, отдав группе всю душу, перестаешь быть безработным, обреченно сидящим в своей комнатенке и получаешь капельку магии.

Бас-гитарист от усердия порвал струну и пока менял ее, мы с Рози подошли к бару — взять еще вина.

— Фигня это ваше вино, — сказала Рози бармену, обмахиваясь топиком.

— Да знаю я! Его гонят из сиропа от кашля: открываешь бутылку, оставляешь на пару недель в буфете, пусть немного выветрится, и — полный вперед.

С барменом мы ладили.

— Фиговей, чем обычно. Наверное, неудачную партию взял. Что, совсем ничего приличного нет, что ли?

— И так сойдет, нет, что ли? А хочешь, бортани своего, погоди, пока закроемся, — я предложу кое-что получше.

— Мне самому тебе врезать, или пусть твоя герла этим займется? — поинтересовался я. Подруга бармена щеголяла прической-ирокезом и бицепсами в наколках. С ней мы тоже ладили.

— Лучше ты. Она бьет сильнее. — Бармен подмигнул нам и отправился за сдачей.

— У меня новости, — сказала Рози.

Она говорила серьезно. Я сразу забыл про бармена и с перепугу начал бешено подсчитывать в уме даты.

— Да? И какие?

— В следующем месяце кто-то увольняется с конвейера на «Гиннессе». Па расхватил меня там как мог, так что работа моя — если захочу.

Я перевел дыхание.

— Ух, круто. — Сложно радоваться за кого-нибудь другого, особенно если замешан мистер Дейли, но Рози была моей девочкой. — Блестяще. Ты молодец.

— Я отказалась.

Бармен швырнул по стойке сдачу; я поймал.

— Почему?

Она пожала плечами:

— Не хочу ничего брать у отца. Я всего добьюсь сама. И в любом случае…

Группа снова врубилась с радостным оглушающим грохотом барабанов, и конец фразы я не услышал. Рози улыбнулась и показала в дальний угол зала, где обычно можно было расслышать хотя бы собственные мысли. Я взял ее за руку и повел вперед, через стайку прыгающих девчонок в перчатках без пальцев и с размалеванными глазами. Вокруг девчонок стояли замороженные парни — в надежде, что если стоять достаточно близко, то наверняка об кого-нибудь потрешься.