Александр Бородыня - Зона поражения

Неряшливо, будто детской рукой, на боку автобуса слева от передней двери был выведен номер. Автобус, ржавый и мокрый, желтая краска струпьями сползает по округлым металлическим бокам, а цифра, нарисованная белой масляной краской, свежая, светящаяся, будто фосфоресцирует под ледяным дождем. Тяжело подкатив, он остановился. Плоский бампер почти уперся в балку шлагбаума. Дверь открылась, и Гребнев в таком же белом, как цифра, комбинезоне вошел внутрь. Не отрываясь от батареи, Сурин пригнулся к столу, взял авторучку и нарисовал в конце списка еще одну галочку. Двигатель шофер автобуса не выключает, зачем? Сейчас Гребнев проверит документы, проверит дозиметром багаж, и — можно ехать. Проверка на этом КПП — чистая формальность, настоящая проверка и настоящий радиационный контроль, когда каждую вещь прозванивают, каждую сигарету, вынутую из пачки, каждый вывернутый пальчик на перчатке, — это дальше. Там они избавятся от защитных комбинезонов и пересядут с грязных автобусов на чистые. Окна изнутри свинобуса, закрытые свинцовым листом, были темны. Но у самого верха на окнах оставалось еще сантиметров десять не заизолированного, а просто закрашенного стекла, и можно было разглядеть, как тень бродит по этим освещенным полосочкам.

Минут через пять Сурин, сверившись с часами на стене, подвел свои ручные часы, фигура в защитном комбинезоне появилась в проеме открытой двери автобуса. Гребнев махнул рукой. Сурин надавил красную кнопку. Загудел двигатель, железная штанга покачнулась и медленно пошла вверх. Удлиняющаяся тень шлагбаума легла на асфальт, она была похожа на острую стрелку. Стрелка указывала на город. Гребнев сделал знак водителю, и дверцы автобуса сомкнулись. Свет прожектора чуть ослаб, задрожал, двигатель заметно забирал у него силу, и в этой неожиданно колыхнувшейся темноте Сурин вдруг

увидел освещенное окно. Окно располагалось прямо над крышей свинобуса, на четвертом этаже шестнадцатиэтажной башни. Он даже потер глаза. В окне была желтая занавеска, такая же желтая, как и краска на боках машины. Окно мигнуло и погасло. Но прежде, чем оно погасло, Сурин отчетливо увидел женщину — тонкий силуэт на занавеске, ее Мелькнувшую руку, поправляющую волосы.

Тяжело покачиваясь и рыча мотором, свинобус тронулся с места и покатил под ледяным дождем. Окно погасло. По инструкции следовало сообщать обо всем подозрительном.

Шлагбаум опустился. Немного постояв неподвижно, Сурин с трудом оторвался от батареи, присел к столу, снял телефонную трубку. Постучал по рычажкам.

— Центральная! Четвертый пост беспокоит. Сержант Сурин.

В телефоне скрипнуло, и сонный голос дежурного поинтересовался вяло:

— Ну, что у вас там еще стряслось?

— Да, вроде…

— Когда «вроде», приличные люди крестят лоб. — Было слышно, как дежурный сопит, сдерживая, наверно, зевок. — Вроде или чего услышал?

— Увидел…

— Ну и чего ты там увидел, сержант Сурин?

— Женщина в окне шестнадцатиэтажки стояла.

— И давно она там стояла?

— Только что… Минуты три.

— И чего ты хочешь от меня? — Ну я не знаю…

Он уже и сам не был уверен в том, что произошло. В голове сильно звенело. Может быть, отключился. Заснул на секунду. Привиделось.

— Ну, милый, если ты не знаешь, почему я должен знать?

Дежурный откровенно зевнул и звонко похлопал себя по губам ладонью.

— Я думаю, нужно прислать сюда группу, — вдруг подсевшим голосом сказал Сурин.

— Как хочешь. Хочешь группу, будет тебе группа. Ребята вообще-то спят. Я их, конечно, разбужу, но, если ты ошибся, сержант, морду они будут бить не мою, а твою.

С наступлением ночи температура заметно упала, дождь сменился снегом, и сквозь белое крутящее решето башня проступала уже с трудом. Положив трубку, Сурин поискал своего напарника. Согласно инструкции тот проверял надежность заграждения. Двадцать шагов вправо вдоль колючки, двадцать шагов влево. Инструкция, как и любая здесь инструкция, — полный бред. Можно было сразу вернуться в тепло, как только шлагбаум опустили, но Гребнев каждый раз упрямо, назло, кажется, самому себе, вопреки всякой логике следовал предписанию. Защитный комбинезон на нем уже не блестел в свете прожекторов, а лишь тускло отсвечивал.

— Холодно? — спросил Сурин, когда Гребнев вошел и, плотно притворив за собою дверь, постучал ногами у входа.

— Опять шерсть собачья на проволоке! — Он расстегнул воротник и только после этого потер подошвы о решетку. — В двух местах шерсть и кровь. Грызут они колючку, что ли? Пустили бы ток… И то легче… Поубивало бы их всех. Не мучились бы.

— Ты не видел. Тебя не было, когда пускали на пробу, — сказал Сурин, один за другим открывая высокие металлические шкафы. — По всему периметру черные тушки висели. Вонь была страшная.

В четвертом шкафчике он нашел то, что искал, и, достав комбинезон, стал натягивать его на себя. Обычно он не надевал комбинезона. Этот здесь оставил заносчивый владелец «Кадиллака». Пока ругались, разделся и дальше отправился уже в одном костюме.

— Ты куда? — спросил Гребнев.

— Пойду посмотрю. Я наряд вызвал. Но пока они приедут, сколько времени пройдет.

— А что случилось?

— Потом! — Сурин взял автомат и проверил обойму. — Вернусь, все расскажу. Поставь пока чайник. Горячего надо выпить.

Сильно похолодало, он не надел респиратора и, вдыхая зимний ночной воздух, почему-то подумал: «Температура падает, а радиация растет».

Мысль была дурацкая, но она (мысль) насмешила Сурина. Он остановился у шлагбаума, глянул за колючку, там за двумя рядами проволоки стояли другие шестнадцатиэтажные башни, пост номер три был совсем рядом, в километре, но видно его не было, улица шла вниз, и пост находился будто в яме. Только в дали неба легкий ореол от прожектора.

Было отчетливо слышно, как затормозил свинобус, даже долетали голоса. В вороте комбинезона сохранился чужой запах. Незнакомый терпкий одеколон, наверное, этот из «Кадиллака» пользовался только дорогими одеколонами. Сейчас он появится, по графику «Кадиллак» пойдет в 20.30. Сурин не хотел с ним столкнуться. Чужой запах раздражал.

Пнув ногой ящик стационарного дозиметра- дозиметр стоял прямо возле шлагбаума и часто попадал под ноги, — Сурин развернулся и зашагал к башне. Он задирал голову, желая сосредоточиться на выбранном окне, но жесткий воротник и чужой запах отвлекали его.

Окно было слепо, так же как и все остальные окна. Они в этой башне на редкость уцелели. За восемь лет, прошедших после катастрофы, наверное, во всей Припяти не нашлось бы еще одного такого целого дома. Внутреннюю планировку Сурин помнил. Еще год назад, когда его перевели сюда из Киева, ходил два месяца вместе с дозиметристами. Дозиметристы были молодые ребята из Киевского университета, почему-то считалось, что они ищут повсюду золото. Его обязанностью было проследить, чтобы ничего им в карман не попало. Позже, перейдя на работу в ГАИ и проверяя за смену десятки грязных машин, он ни разу так ни у кого золота и не видел. Даже обручальные кольца женщины оставляли дома. Снимет такая студенточка перчатку, а на пальчике белая полосочка.