Уоррен Мерфи - Последний бой

«Нет, – хотел сказать он. – Нет, никакого секса. Мне плохо. Никакого секса».

Но когда пальцы Линетт Бардвел запорхали по его телу, ему пришло в голову, что если сосредоточить мысли на чем-то другом, а не на плечах, то боль, может быть, перестанет быть столь невыносимой. И он стал думать о той же части своего тела, что и Линетт, и не заставил себя ждать. Линетт улыбнулась, забралась на него и поглотила его.

Она стояла над ним на коленях, с улыбкой, обнажившей зубы, которые, похоже, были готовы укусить, в ее глазах появился хищный блеск, и она начала ритмично двигаться, и это помогло, стало легче, особенно если самому тоже помогать ей, и он забыл о плечах и думал о себе и Линетт и о том, чем они занимались в данный момент.

Он хотел протянуть к ней руки, дотронуться до нее, но не смог. Его руки были прижаты ее коленями к постели, но он все же мог слегка шевелить пальцами и поглаживать внутреннюю сторону ее бедер в особенно чувствительных местах.

Это заставило ее шире открыть глаза, и она задвигалась быстрее и резче, а ему стало лучше и отвлекло от боли в плечах. Боль причинили те двое, что пытались искалечить его перед тем, как убить, и следующий удар будет нанесен в ногу, но сейчас это не важно.

Линетт резко выпрямила спину, откинула голову назад и расхохоталась, а потом взглянула на него, и Римо впервые встретился с ее взглядом и понял, что он означает. И тут она рухнула на него, ударив кулаками в плечи Римо.

Боль пронзила все тело, и Римо закричал. Она еще раз с силой надавила кулаками на сгустки боли в плечах Римо, снова расхохоталась и приблизила к нему свое лицо.

Римо почувствовал слезы на своем лице. Слезы? Она плакала? Нет, это он плакал от боли.

– Ты убил моего мужа, – сказала она.

И это не был вопрос.

– И ты убил Уэтерби, – сказала она и снова надавила на плечи.

«Больно, больно. Как прекратить боль?»

– Но и они покалечили тебя. А я продолжу. То, что останется, получит Нуич. В мешке!

Нуич? Она знала. Линетт и была третьим камикадзе. Третий удар принадлежал ей. Догадывалась ли она, что Нуич посылал и ее на смерть? Что Римо должен убить и ее? Но не мог, не мог даже пошевелиться.

– Ты знаешь Нуича? – выдохнул он.

– Я служу ему, – уточнила она. – Холи был просто дурак, а Уэтерби – животное. Но Нуич – настоящий мужчина. Он любит меня. Он сказал, что тогда, в Шотландии, мой удар был лучшим. Я была лучше всех.

Она продолжала движение нижней части тела, используя Римо как инструмент, приносящий ей удовольствие, а ему – боль. Единственное, что ему оставалось, – ласкать пальцами ее бедра.

– Мистер Нуич – настоящий мужчина, – произнесла она.

Он заметил, как смягчился ее голос, а мышцы ритмично напрягались и расслаблялись помимо ее воли.

– Таким мог бы стать и ты. О-о-о!

Она запрыгала на Римо, точно ковбой на спине норовистой лошади. Он был обездвижен, обессилен, испытывал страшную боль в плечах. Она судорожно вскрикнула от удовлетворения:

– О, Нуич, Нуич! – А потом добавила: – Ты тоже мог бы стать настоящим мужчиной, если бы остался жить.

Ее смуглое влажное тело приподнялось, и он почувствовал огромное облегчение, когда ее маленькие кулаки перестали давить на его горящие плечи, и он смог открыть глаза. Она стояла у него в ногах на постели, гладя на него сверху вниз. Затем она поджала левую ногу, точно фламинго, быстро подтянула к ней правую и с силой бросила тело вниз, нацелив удар на пучок мышц на передней части его правого бедра. Еще до удара Римо понял, какая боль его ожидала. Последовал удар. Ему казалось, что все происходит в замедленном темпе. Сначала было легкое прикосновение, потом – давление, потом – боль, когда тяжесть ее тела и умелый удар разорвали мышечные волокна его правого бедра.

– Сначала ты, – выкрикнула она, – а после тебя старик!

Чисто рефлекторно, подчиняясь инстинкту, зная, что это уже не поможет, так как он умирает, Римо развернул левую ногу коленом наружу, собрал последние силы и ударил коленом Линетт Бардвел, сидевшую верхом на его правой ноге с сияющим торжеством лицом. Громко хрустнула ее височная кость.

Улыбка сменилась гримасой боли, и Римо понял: до нее дошло, что Нуич, который, как она считала, любит ее, не рассчитывал, что ей удастся выжить. А дальше ей уже стало все равно, так как осколки височной кости вонзились ей в мозг. И улыбка, и гримаса боли погасли на ее лице, как на кинопленке, ускоренно воссоздающей рождение, жизнь и увядание цветка. Линетт упала на грудь Римо и умерла.

Он чувствовал, как теплая липкая жидкость стекает ему на грудь. Она была теплой-теплой. Хорошо. Он хотел согреться, чтобы его не бил озноб. Боль в плечах и правом бедре терзала его. Он закрыл глаза. Хорошо бы уснуть...

И умереть – тоже неплохо, потому что тогда наступит вечное тепло. И исчезнет боль.

Римо проснулся.

Он уснул, чтобы забыться, но все вернулось – боль в плечах и руках.

И еще что-то произошло с его ногами.

Их придавила какая-то тяжесть. Он посмотрел вниз, но ничего не увидел. Прямо перед его лицом с широко раскрытыми глазами и открытым ртом лежала окровавленная голова Линетт Бардвел.

Римо все вспомнил.

– Привет, малышка, – сказал он. – Все изучаешь каратэ?

Римо осторожно высвободил свою левую ногу из-под тела и толкнул его. Тело соскользнуло на пол с глухим стуком.

Римо повернулся, спустил ноги с кровати, встал и... рухнул на серый твидовый коврик, так как правая нога отказалась ему служить.

Боль тут же вернулась, как бывает с зубом, успокаивающимся ночью, но начинающим ныть, как только наступает утро.

Римо дополз до стены и с трудом поднялся, цепляясь за нее. Стараясь не беспокоить правую ногу, он дохромал в ванную и, кое-как орудуя беспомощными руками, сумел включить душ.

Он вполз под струю и долго стоял, не в состоянии даже намылиться, ожидая, пока вода смоет засохшую кровь Линетт Бардвел.

Теплая вода чуть смягчила боль, и Римо смог собраться с мыслями. Его преследовал Нуич. Следующее нападение – и четвертый удар будет смертельным.

Он вылез из-под душа, оставив воду включенной. Встал перед зеркалом в ванной и посмотрел на себя.

– Ты еще слишком молод, парень, чтобы умирать, – сказал он своему отражению.

На лице не видно было страха, только недоумение, будто его хозяин пытался что-то вспомнить. Лицо в зеркале было похоже на лицо незнакомца, чем-то озадаченного. Что-то крутилось у него в мозгу, и он никак не мог вспомнить, что именно. Что же?

Римо натянул брюки и поздравил себя, сумев надеть рубашку, так как, по крайней мере, смог просунуть руки в рукава. О том, чтобы надеть пуловер, не было и речи.

Что же это?

Что-то, о чем упомянула Линетт...

Что?

Что?